Мрачные и озабоченные лица прохожих вызывали странную смесь сочувствия и отстранённости. Видел в их глазах вечную тревогу предельного севера — борьбу за урожай, страх перед зимой и падальщиками. А в моей душе горел огонь надежды. Мысли кружились: вот мы с Гуннаром строим новые мехи, вот начинаем ковать настоящее оружие, вот его клинки становятся лучшими в Оплоте…
Заставил себя сбавить пыл. Не стоит надеяться, что его косное мышление испарится по мановению волшебной палочки — скорее всего, это лишь временная оттепель. Но даже она — уже победа.
Выбрался на вершину холма. У колодца толпились женщины — их приглушённые голоса и скрип ворот разносились по площади. Передо мной возвышался дом старосты — добротный двухэтажный сруб на каменном основании.
Один из соседних с ним домов я узнал, и холодная дрожь пробежала по спине. Воспоминания Кая ударили как порыв ледяного ветра. Дом с высоким глухим забором, из-за которого виднелись голые ветви раскидистого дерева, почему-то сбросившего листву не по сезону — дом алхимика Ориана. Именно там, в его закрытом дворе, стоит древний рунный камень, где проходила та самая церемония.
Я почти физически ощутил холод гладкого обелиска под ладонью и услышал оглушительный вердикт: «Дара нет». Толпа, состоящая из тех же людей, что сейчас кивали мне на улице, тогда смотрела на юного Кая с презрением и страхом. Унижение и боль одиночества нахлынули разом, смывая недавнюю эйфорию и оставляя горький осадок.
Тряхнул головой, отгоняя наваждение. Всё это — прошлое, не время для рефлексии.
Между домами старосты и алхимика виднелась узкая тропа вдоль заборов. Я миновал площадь и юркнул в проход. Он шёл по ровной поверхности, затем начался пологий склон, выведший на более широкую улицу.
Здесь всё было иначе: крепкие одноэтажные срубы, массивные и добротные, на многих домах, прямо на потемневших брёвнах, были вырезаны руны — некоторые едва заметно светились изнутри молочно-белым светом.
Ветер в этой низине, зажатой между холмом и частоколом, выл особенно сильно. Ветки кустарников хлестали по стенам, издавая сухой стук, а побуревшие листья срывались и кружились в воздухе, знаменуя скорый приход настоящей осени.
Вскоре впереди показалась небольшая утоптанная площадка, метров десять на десять — тренировочное поле.
На нём, несмотря на холод, стояли семеро юношей примерно моего возраста — все обнажённые по пояс и босиком. В руках — короткие охотничьи ножи, парни замерли в странных низких стойках, держа клинки обратным хватом, лезвием вверх.
Один, что постарше, с длинными волосами и двумя тонкими косичками у висков, начал медленное движение. Все остальные, как одно целое, с невероятной точностью повторили. Их движения были похожи на танец — смертоносный и завораживающий. Ни одного взрослого, ни одного наставника рядом не было.
Молодые охотники — те, в ком пробудился Дар. Юноши тренировались сами, с фанатичным упорством, которое рождается только здесь, на границе с Дикими Землями, где слабость — синоним смерти.
В центре поля возвышался массивный деревянный тотем, почерневший от непогоды. Вся поверхность покрыта глубокой резьбой — переплетением рун и символов зверей. А венчала его вырезанная с первобытной мощью голова волка, скалящая пасть в сторону дикого леса.
Зрелище завораживало. Медленные и плавные движения вдруг сменялись молниеносными выпадами, за которыми едва можно было уследить. Каждый завершался яростным криком всех семерых одновременно — сначала низкое «Хэй!», затем резкое «Ха!».
Поймал себя на том, что стою как вкопанный уже минут пять, не в силах оторвать взгляд. Вместе с восхищением в груди поднялось ядовитое чувство зависти — острая тоска Кая по тому, кем мальчишка мечтал стать и по тому, кем ему не суждено быть. Пацан тоже хотел стоять среди них и быть частью этой стаи.
Осознав чувство, заставил себя двигаться, но чтобы найти дом Йорна, предстояло пройти через них. Надеюсь, не обратят внимания — в этом возрасте реакция сверстников, особенно считающих себя элитой, непредсказуема, а для них я был никем.
Голова инстинктивно вжалась в плечи, шаг ускорился. Шёл, лихорадочно осматривая срубы, но краем глаза следил за площадкой, и, конечно, юноши заметили. Когда проходил мимо, несколько парней, не прерывая движений, повернули головы. Никто ничего не сказал, но я физически почувствовал оценивающие взгляды, будто хищники глядели на забредшую к ним дичь.
Именно тогда на массивной двери одного из срубов увидел три руны, грубо вырезанные в дереве и закрашенные белой известью. Сами символы не светились, но дерево вокруг будто пропитано едва заметным внутренним сиянием.
«Чёрт. Ну почему именно здесь? Прямо напротив них».
Рядом с домом тянулся невысокий, но крепкий забор из жердей. За ним виднелся приземистый сарай-мазанка, ветхий и заброшенный. В стене сруба, у двери, тускло светилось небольшое оконце, затянутое бычьим пузырём.
Сглотнул вязкую слюну и откашлялся. «Раз пришёл, иди без страха». Подошёл к двери и, собрав решимость, уверенно постучал костяшками по твёрдому дереву.
Тишина. В доме либо пусто, либо хозяин не соизволил подходить. Повторил стук громче и настойчивее. Внутри нарастало неприятное чувство — мысль, что охотника нет и тот ушёл на долгую вылазку, не давала покоя. В этом случае про мехи придётся забыть.
Как раз тогда из глубины послышались тяжёлые шаги. Засов со скрипом отодвинулся, и дверь открылась.
На пороге стоял Йорн Одноглазый.
Полностью собран: в кожаном жилете поверх чистой рубахи, с охотничьим ножом на поясе. Увидев меня, не высказал ни удивления, ни раздражения. Его единственный здоровый глаз смотрел беспристрастно и холодно.
— Здравствуйте, охотник Йорн, — торопливо выпалил я.
Мужчина вопросительно кивнул, не двигаясь с места.
— Я к вам по делу… От мастера Грома, — начал, понимая, что в дом никто приглашать не собирается. Придётся говорить здесь, на пороге, под пристальными взглядами семерых молодых волчат за спиной.
— Говори, — сухо произнёс охотник.