Мотаю головой.
В места разврата меня никто не пускает. Да и билеты на звезд стоят слишком для меня дорого. Ну и… Некогда.
– Глупый вопрос задал. Тебе незачем. Ты сама поешь не хуже.
Конечно же, несознательно, но Петр возвращает себе мое внимание замечанием, которое сегодня звучит жестоко.
Дыра в груди снова отзывается сочной болью.
Не надо мне врать. Льстить не надо. Отращивать крылья, чтобы потом дядя их с хрустом ломал.
Но вслух сказать все это я физически не могу.
Я как будто в плену.
Староста Понтеи наклоняет голову. Я соскальзываю по длинным мужским ресницам и тону во внимательных контрастно светлых глазах. Или они кажутся такими, потому что он – светлый человек?
Меня убаюкивает легкая-легкая улыбка, а хвойно-кожаный запах поднимает волоски на руках.
– Всё побережье ждет, когда концерты в Кали Нихта возобновятся, Еленика. Никого не жалеешь…
Его слова вызывают во мне бурные реакции. Не могу злиться. Щеки вспыхивают. Становится жарко и сложно выдерживать взгляд.
Увожу свой.
Мы молчим. Прибой шумит в унисон с моим дыханием. А может быть это я дышу в унисон с прибоем.
Набравшись храбрости, возвращаюсь глазами к лицу мужчины. Он свои не уводил. Блуждает по чертам. Я не могу не думать о сильно пересохших губах. Мои соленые. А его? Пахнут каким-то алкоголем или...
– Не заслужили мы тебя, да? Тоже доля правды в этом есть.
Я невпопад смеюсь, а через секунду чувствую, что в глазах опять слезы.
Это провал. Черт.
Смахиваю их.
– Извините, я…
– Поплакать пришла? Помешал?
Он настолько точно угадывает, что я могу только часто-часто закивать. Запрокидываю голову в небо и стараюсь выдохнуть новый приступ накатившего отчаянья.
Простите мама с папой, я вас люблю. И я знаю, что будь ваша воля – вы меня не бросили бы.
– О причине не скажешь?
Мотаю головой.
– Нет. Просто с... Георгиосом поссорилась. Вы его знаете.
Нагло вру, а староста мне сразу верит.
– Бывает.
– Ага.
Чтобы снова не въедаться глазами в самое красивое на нашем побережье лицо, опускаю их вниз.