Разжимаю практически до паралича сжавшиеся пальцы и тру их о подол платья. Тру. Тру. Тру…
Хочется сделать паузу в разговоре и выпить хотя бы воды. Но нельзя.
Дядя взмахивает рукой и поворачивается ко мне всем телом. Вернувшись к столу, упирается в него кулаками.
– И речи быть не может, Еленика. Никаких поступлений на певицу, ты меня поняла? Чтобы я больше и не слышал этих глупостей. Одно дело здесь. Под моим присмотром. А другое… – Дядя взмахивает буклетом куда-то в сторону, не скрывая пренебрежения. – Или ты думаешь я допущу, чтобы по поселку только и говорили, что племянница Димитрия Шамли подавалась на шлюху поступать?
Его слова сравнимы с сильным ударом под дых. Из меня резко выходит воздух.
Я увожу взгляд и пытаюсь успокоиться. Но щеки горят. Глаза наполняются слезами. Впервые за… Не знаю, за сколько.
– Или тебя там заждались? Сами пригласили? За талант возьмут? Ты вообще знаешь, как туда поступают, Еленика? Думаешь, голосом их поразишь? Через койку! И учиться потом там будешь через койку! Там таких горластых сотни! Я, конечно, знал, что ты наивная, но не дура ведь, Еленика!
– Из-за того, что я пою у вас, я тоже теперь шлю… – Даже договорить не выходит. Голос обрывается.
Смахиваю слезы и смотрю на дядю.
– А ты как себе думаешь? У меня ни разу не спрашивали, сколько надо дать, чтобы ты приватно спела? – Внезапное откровение выливается на голову ведром помоев. – Я разрешил тебе петь, потому что ты очень просила. Потому что тётушки за тебя просили. Но если бы я знал, что ты возомнишь из себя звезду и решишь… Нет, Лена. Нет. Нет. И нет. И речи быть не может. Ты уже учишься в хорошем университете. Получаешь серьезное образование. Этого достаточно. Ни о каких поступлениях на певицу и не думай. Я тебе запрещаю. Услышала? Спать иди и выброси из головы эти глупости. Фамилии Шамли в этой грязи не будет!
Дядя припечатывает свои слова громким ударом ладони по столу. Дальше назад летит буклет. Я рефлекторно ловлю его и прижимаю к груди. В которой, как будто, зияет дыра.
Глава 15
Лена
Тетушки правы когда говорят, что с меня всё как с гуся вода.
Я пытаюсь так жить, чтобы собственная реальность не доставляла столько боли, сколько может.
Но сегодня «стечь» не получается.
Я выхожу из кабинета дяди абсолютно поверженной. Разбитой. Уничтоженой.
Предвидела, что он будет против, но его слова ранили слишком сильно даже для толстокожей меня.
Оставив брошюру на одном из готовых к завтрашнему дню столов, я спустилась по ступенькам и пошла по набережной.
Ноги сами повели к морю. На дальний-дальний пляж.
Я знаю, что ночью здесь находиться нельзя. Но ужасно, что в мире только тут я могу почувствовать себя безопасно и достаточно от всех далеко. Только тут я могу позволить себе порыдать.
За моей спиной слышен звон бокалов и приборов, гремит музыка, смех и разговоры. Это Кали Нихта закрывается в одиннадцать, а ночные и пляжные клубы с дорогими ресторанами всё еще работают.
Здесь отдыхают достигшие успеха люди. А я… А мне положено остаться официанткой и не позорить дядю своими глупыми мечтами.
"Я всегда знал, что ты наивная, но не дура же!".
Я обнимаю себя руками, позволяя слезам скатываться по щекам, и рыдаю не в подушку, чтобы никто не услышал, а с надрывом безразличному морю.
Мне так обидно за маму с папой! Мне так обидно за себя!
Тело дрожит. Голос завтра будет хриплым. Глаза щиплет. Изображение расплывается. А я больше никогда… Я никогда-никогда больше не буду петь в Кали Нихта.
Даже если дядя преувеличил, я все равно буду чувствовать эти маслянистые взгляды иначе. Более ощутимо. Как собственный приговор.
Он не смог бы запретить мне мечтать, но как же филигранно он окунул мою мечту в дерьмо! Как филигранно меня окунул!
Не в силах справиться с очередным всхлипом, опускаюсь на корточки и закрываю лицо руками.