Дядя намекает, что не против, если в эту пятницу мы выступим, как обычно. Я могла бы злорадствовать, ведь и сама иногда слышу, как туристы, ужиная, спрашивают у него, а почему мы больше не танцуем, не поем? Но злорадствовать не хочется.
Дядя не любит терять выручку, а она, видимо, начала проседать. Только и вернусь ли я к творчеству в Кали Нихта – пока не решила.
Не могу сказать, что сильно тянет. Голова забита другим.
Мне надо найти комнату в городе, чтобы было где жить, пока поступаю. Это две недели неопределенности. Долго и дорого.
Напроситься к братьям после неотвратимого скандала не выйдет. Оплатить гостиницу – тоже. Снять квартиру на такой короткий срок можно только посуточно. Да и дадут ли мне потом общежитие? Вроде бы должны, а вроде бы возможны нюансы.
А еще меня только сейчас догоняет волнение... А вдруг вообще не поступлю?
Светлое будущее без единой тучки, которое я рисовала себе все эти месяцы, обретает тревожные острые грани. Рядом с нетерпением селится фоновый страх.
Я повторяю себе, что со всем справлюсь, главное, чтобы голос не подвел. И артистичность.
Время от времени пересчитываю свои деньги и немного жалею, что откладывала меньше, чем могла бы. Видимо, мне почти сразу придется устроиться на подработку. С другой стороны, благодаря дяде и своему «счастливому» детству, у меня уже есть вполне применимый опыт работы официанткой. Так что не пропаду.
– Лена! – Оглядываюсь на взволнованную тетю Соню. Она суетится на кухне за моей спиной. А я, как ни странно, совершенно не переживаю, хотя сегодня в Кали Нихта снова важные гости.
Большой зал работает для всех, а вот малый забронирован для важной встречи по греческим делам. На сей раз компания старост меньше. В ней нет ни кирие Петра, ни кирие Андрея.
И в обоих случаях я отчасти этому рада.
Чем ближе отъезд, тем чаще я думаю, а права ли, что даже не попыталась напрямую признаться в своих чувствах старосте Петру? Впереди у меня долгая и, надеюсь, счастливая жизнь. Но проживать ее нужно смело, не оставляя слишком много пространства для сожаления о несделанном. Я хочу быть решительной и успешной. Но при этом трушу признаться мужчине, что он мне нравится. Логично? Нет, конечно.
Тем более… А вдруг это всё же взаимно? Он приезжал бы ко мне в город, мы пили бы кофе и говорили обо всяком, а потом… Когда-то…
А что касается Андрея Темирова… Там всё намного проще. Человек приехал решать свои вопросы. Этим он и занимается. А я – всего лишь строчка в его будущей автобиографии (если вспомнит вообще). Ну и, вероятно, голос «за» на ближайших выборах.
Я решила, что за помощь отплачу ему так, раз уж в благодарностях моих он не нуждается и знакомством нашим точно не гордится.
– Я несу, тетя Соня. Несу.
Кручу перед тетей подносом с художественно выложенными закусками и, получив одобрительный кивок, выхожу из кухни в основной зал.
Лавирую между столиками, за одним из которых сидит Георгиос. Я его вижу, он меня тоже. Смотрит серьезно. Кивает.
Я отворачиваюсь и поджимаю губы.
Спустила ему с рук низкий поступок, но мириться не собираюсь. Пусть будет благодарен, что никому не жаловалась. И пусть меня не трогает.
В зал к старостам Жору сегодня не звали, хотя его отец внутри. Как и мой дядя.
Удерживая тяжелое блюдо на одной руке, второй ловко открываю дверь и мышью ныряю в комнату.
Сегодня все разговоры – конфиденциальны. Обслуживают этот зал только родственницы дяди Димитрия. Внутри жутко надымлено. Открытое окно и вентиляция не помогают. Я стараюсь не дышать глубоко, чтобы не кашлять. И не прислушиваться, чтобы потом не грузить себя лишними мыслями.
Еще немного и мне будет всё равно, что там с нашими делящимися и объединяющимися общинами.
То, чем мужчину тут занимаются, кстати, называется джерримендеринг. Я прочитала в умной книге.
Поставив блюдо на центр стола, я отхожу и сквозь пелену дыма пытаюсь рассмотреть – нужно ли обновить кому-то напитки или подойти за дополнительным заказом.
Слух против воли раздражает значимое для меня имя.
– Нет, ну Андрей Темиров, конечно, красиво говорит! Видно, что у парня в голове коллекция сделок в обмен на голоса. Тут никто и не спорит, – один из самых взрослых наших старост смуглый и белобородый Николай из Гелиополя всегда разговаривал громко и прямо. Так и сейчас широко разводит руки, обводя взглядом стол.
У меня удар за ударом ускоряется сердце и немного греются уши. Надо развернуться и уйти, Лена. Надо. Но…