🕮 Читать книгу «Развод. Разбивая вдребезги» онлайн

— Ублюдок! Ах ты ублюдок! — Таня схватила с полки фарфоровую статуэтку — изящную фигурку балерины, подарок на годовщину, — и с размаху швырнула её в мужа. Владимир успел увернуться, и статуэтка разлетелась о стену с оглушительным звоном, осколки брызнули по полу.

— Таня… ты злишься… послушай… — он поднял руки, пытаясь её успокоить, но это было всё равно что махать красной тряпкой перед быком.

— Злюсь? Я злюсь? — её трясло, голос срывался на визг, глаза сверкали, как у зверя, загнанного в угол. — Ты совсем охуел, Корнев? Ты, паскуда, мне сейчас будешь что-то говорить⁈ — От властной королевы, которую все уважали, не осталось и следа. Она крыла его матом, как базарная торговка, выплёвывая слова с такой злобой, что они резали воздух. — Ты… Забирай этого ублюдка отсюда, Корнев, и выметайся куда хочешь! Проваливай вместе с этой мелкой дрянью! И из моего дома, и из моей жизни!

— Таня! Это и мой дом тоже! — внезапно рыкнул он, его голос загремел, перекрывая её вопли. Лицо покраснело, вены на шее вздулись. — Да, я изменил тебе. Один, мать его, раз!

— Твой дом? Твой⁈ — она шагнула к нему, её пальцы дрожали от желания вцепиться ему в горло. — Ты всех своих ублюдков сюда как котят паршивых притаскивать будешь? От той драной кошки тоже? Она тоже уже забрюхатела от тебя? Оттрахал её уже? Где, Корнев, где? В машине, на заднем сидении, как шлюху подзаборную? Или как хороший босс прямо на столе в кабинете? А может, на свою квартирку отвёз, и среди блох и клопов её имел, как последнюю потаскуху⁈

Её голос звенел, срываясь на хрип, глаза горели такой ненавистью, что казалось, она сейчас бросится на него с ножом. Владимир стоял, стиснув зубы, его кулаки сжимались и разжимались, но он не отвечал — только смотрел на неё, как на бурю, которую не остановить. А Таня уже не могла сдержаться — её ярость была стихийной, неуправляемой, и она выплёскивала её, как яд, не заботясь о том, что останется после.

— Ты что, думал я не вижу, как ты слюной исходишь, глядя на эту подстилку? Как провожаешь ее своим мерзким похотливым взглядом, как трахаешь мысленно? Да я поняла это с той минуты, как она разделась для тебя там, в цеху! Больно ей кого-то спасать надо было — она для тебя то устроила! Весь этот цирк, а ты…. Кобель, увидевший сиськи! Тебе моих мало было? Или пизда у нее поперек? Что не так, Корнев?

— Таня….

— Отвечай, мразь! — Таня шагнула ещё ближе, её голос сорвался на хрип, но она не останавливалась, не могла остановиться. — Где ты её драл, эту свою подстилку? Или ты их десятками по углам трахаешь, пока я тут детей твоих ращу, дом держу, как дура последняя⁈ Ты хоть понимаешь, что ты со мной сделал, скотина⁈

Владимир тяжело выдохнул, его лицо исказилось — смесь гнева, стыда и отчаяния. Он шагнул к ней, пытаясь перехватить её руки, но она вырвалась, толкнув его в грудь с такой силой, что он качнулся назад.

— Таня, хватит! — рявкнул он, голос задрожал от напряжения. — Это было один раз, один чёртов раз, семь лет назад! Я не знал про Снежану, клянусь тебе! Её мать… Оля… — голос его дрогнул, — она умерла, Тань… Снега жила с бабушкой, а та сейчас в больнице…

— Один раз⁈ — Таня рассмеялась, но это был не смех, а горький, истеричный вой, от которого кровь стыла в жилах. — Один раз, и у тебя от этого дрянь с глазами твоими на диване сидит⁈ Ты думаешь, я поверю в эту херню, Корнев? Ты мне семь лет мозги пудрил, а я, дура, верила, что ты мужик, что ты мой! А ты — грязный кобель, который за юбкой каждой бегает! Ольга значит? Вот в кого ты сунул тогда? Тварь эта… а ты вкусам не изменяешь — эта твоя сука — один в один Оленька, так?

Она схватила со стола чашку — ту самую, с дурацким цветочным узором, которую он подарил ей на какой-то праздник, — и швырнула в него. Владимир увернулся, чашка разбилась о стену, осколки разлетелись по полу, как её собственная жизнь.

— Таня, я не хотел этого! — он почти кричал, пытаясь пробиться сквозь её ярость. — Я не знал, понимаешь? Мне позвонили из больницы, бабушка там, девочка — одна! Я не мог её бросить там одну!

— Не хотел⁈ — Таня ударила кулаком по столу, так что задрожали ложки в ящике. Её глаза пылали, слёзы наконец прорвались, но она их не замечала, они только добавляли огня её гневу. — Ты не хотел, а я теперь должна это дерьмо в своём доме терпеть⁈ Ты притащил сюда свою ошибку, свою похоть, и думаешь, я это проглочу⁈ Да я тебя ненавижу, Корнев! Ненавижу до костей, до последнего твоего вздоха!

— Это мой ребёнок, Таня! — он шагнул к ней, его голос сорвался на рык, вены на шее вздулись, как канаты. — Моя дочь! Я не могу её выкинуть, как мусор! Что бы ты сделала на моём месте, а?

— Твой ребёнок⁈ — она выплюнула эти слова, как яд, её лицо исказилось от презрения. — Это твоя грязь, твой позор! Ты мне всю жизнь сломал, а теперь ещё и её сюда приволок, чтобы добить меня окончательно⁈ Забирай её и вали, слышишь? Вали к своей шлюхе, к своей новой бабе, к чёрту на рога — мне плевать! Собирай манатки и проваливай к своей Лее! Обрадуй ее своим выблядком, своим ублюдком! Но из моего дома — вон!

— Это наш дом, Таня! — Владимир ударил кулаком по стене, штукатурка посыпалась мелкой пылью. — Я не уйду! И Снежану не брошу! Она ни в чём не виновата, ты хоть это понимаешь⁈

— Наш дом⁈ — Таня шагнула к нему, её голос дрожал от ярости, но в нём была уже не только злость, а что-то ещё — боль, рвущая её на куски. — Это был наш дом, пока ты не превратил его в бордель для своих выблядков! Ты мне всю жизнь в лицо плюнул, Корнев! Ты думаешь, я буду тут сидеть и нянчить твоих ублюдков от шлюх, пока ты по области их собираешь⁈ Да чтоб ты сдох, тварь! Чтоб тебя раздавило под твоим сраным комбинатом, вместе с твоей белобрысой сукой и этой мелкой дрянью!

Она задохнулась от собственных слов, грудь её вздымалась, слёзы текли по щекам, но она уже не могла остановиться. Ярость, боль, унижение — всё смешалось в ней в один горящий клубок, и она бросала в него эти слова, как камни, надеясь, что хоть одно попадёт в цель, хоть одно заставит его почувствовать то, что чувствует она. А он стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки, и смотрел на неё — не с ненавистью, а с какой-то растерянной мукой, от которой ей хотелось кричать ещё громче.

— Пошел вон! — прорычала львица, — забрал свое отродье и пошел вон! Пока я вас силой отсюда не выкинула! У меня хватит на это сил, Корнев! Богом клянусь, хватит!

— Хватит так говорить о моем ребенка, — отчеканил он. — Я найду нам с ней жилье, и мы уйдем.

— А что, на глаза своей прошмандовки ее тащить не хочешь, папаша года?— с ядовитой ненавистью прошептала Таня, шагнув к нему так близко, что могла чувствовать его тяжёлое дыхание. Её губы скривились в презрительной усмешке, но глаза горели, как угли. — Знаешь, Корнев, мне ведь тебя даже жаль. Старый пень, полезший на молодую сучку! Инфаркт на ней не хватит, тварь? Вон вчера, видать, с усилий кровь носом пошла, не на ней, интересно?

Владимир замер, его лицо побледнело, а в глазах мелькнула тень — смесь стыда и ярости. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели, но голос его остался ровным, хоть и дрожал от напряжения.

— Таня, хватит, — выдавил он, почти шепотом, но в этом шепоте была сила, которой он пытался удержать себя. — Ты не знаешь, о чём говоришь.

— Не знаю⁈ — она рассмеялась, коротко, зло, как будто выплюнула этот смех ему в лицо. — Я знаю всё, Корнев! Ты думаешь, я слепая? Думаешь, я не вижу, как ты на неё пялишься, как слюни пускаешь, как бегаешь за ней, как кобель за течной сукой⁈ Да весь комбинат за этой комедией наблюдает, как ты волочишься за ней, престарелый мачо. Все над тобой ржут от души, как ты раз за разом себя идиотом выставляешь. Дела в области, да? А на обратном пути ее шпилил? Вот Витьке-то шоу было, наверное! Давай, Корнев, расскажи в подробностях! Ты ж мастер в постели, морду свою уродливую компенсируешь!

Владимир побелел как молоко, только темные глаза еще жили на восковом лице.

— Ничего не было… — зло и отчаянно бросил он. — Ничего, Таня! Не потому, что я не хотел, а потому что она меня не захотела!

— Да кто тебя вообще захотел-то по-настоящему? — издевательски бросила Таня, выплескивая все, что накопилось внутри. — Думаешь мне по первости не противно было с тобой ложится? Нет, в постели ты мастер, не спорю, но на себя в зеркало глянь! Ты же больше ни на что не годен! Твой комбинат рухнет, Корнев, и ты никому не будешь нужен. Ты же пустышка без своего комбината! Ни на что больше не годен, ни хрена не можешь, кроме как деньги швырять! Без бабок ты — ноль, Владимир! Ни одна баба, ни одна чертова шлюха на тебя даже не плюнет, если у тебя не будет твоего сраного кошелька!

Владимир замер, его лицо исказилось, как от удара. Он медленно поднял глаза, посмотрел на неё — прямо, тяжело, с какой-то мрачной решимостью. А потом заговорил, и каждое слово падало, как камень, тяжёлое, острое, безжалостное.