— Скучаю….
И ответила, вложив в голос нежность и страсть:
— Скучаю….
В трубке раздались короткие гудки, а после она осталась в полной тишине, и только пламя от зажжённых свечей высвечивало улыбку на ее лице.
— Охуеть, принцесса, — подключилась Лора, — я сама только что чуть не кончила.
— Я переломаю Корневу все кости, — ледяным голосом отозвалась Лея, — а после — плюну в лицо.
38
Лея вышла на работу, загнав все эмоции глубоко внутрь, как в тёмный подвал, куда не проникает ни свет, ни звук. Она умела это делать — прятать бурю за спокойной улыбкой, и не раз оттачивала это мастерство. Закончить игру так, чтобы Корнев даже не заметил, как она ломает ему хребет, — вот что было её истинным искусством, неприкрытым торжеством её злобы и мести, которые пылали в груди, как раскалённые угли.
Но внешне она оставалась прежней — ни тени перемен. Работала с такой одержимостью, что даже Евгения Марковна, встретив её 10 января, удивлённо вскинула брови, глядя на эту кипучую энергию.
— Деточка, ты что, переотдыхала? — спросила она, поправляя очки и внимательно разглядывая Лею поверх их оправы.
— Чуть не спятила на каникулах, — абсолютно правдиво буркнула Лея, не отрываясь от работы. Она сидела за столом, окружённая ворохом старых газет, пожелтевших снимков и пыльных папок, вытаскивая из архива самые памятные события на комбинате за последние пятьдесят лет. Её пальцы ловко перебирали бумаги, а глаза цепко выхватывали заголовки — она была похожа на хищника, вынюхивающего добычу.
Татьяна на работе появлялась редко, а если и мелькала в коридорах, то вела себя почти незаметно, как призрак. Однажды Лея столкнулась с ней лицом к лицу — и замерла. Лицо Татьяны было белым, как восковая маска, без единой кровинки, словно жизнь вытекла из неё вместе с последним вздохом. Злой триумф вспыхнул в душе Леи, жаркий и острый, как лезвие ножа, но она задавила его железной волей, сжав зубы так, что скулы свело. «Владимир ещё ничего для себя не решил», — напомнила она себе холодно, возвращаясь к бумагам. Её руки не дрожали, взгляд оставался острым — она не могла позволить себе ни единой трещины в этой маске.
Лея помнила дату — 13 января. Это означало, что 14-го Владимир будет на работе, а значит, к 14-му она должна подготовить наброски к новому проекту. Не просто наброски, а такие, чтобы его захлестнула смесь жгучего желания к ней и искреннего восхищения её талантом. Она представляла, как он сидит за своим столом, как его взгляд мечется между её работой и её лицом, как он борется с собой — разрываясь между вожделением и уважением. Ей нужны были эскизы, от которых он, даже с бешено колотящимся сердцем и напряжённым телом, вскочил бы и аплодировал ей стоя, как профессионалу, не в силах сдержать восторг. Это была её цель — не просто поразить его, а подчинить, заставить его одновременно хотеть её и преклоняться перед ней. И она знала, что сделает это.
Вечером 13 января Лея сидела за столом, окружённая разбросанными листами и исчерканными черновиками. Евгения Марковна, склонившись над её работой, внимательно разглядывала наброски, а потом медленно покачала головой, в её глазах мелькнула смесь восхищения и сожаления.
— Лея… Тебе в большую журналистику, — сказала она, голос её был тихим, но твёрдым. — Здесь, у нас, ты талант зарываешь…
Лея устало откинулась на спинку стула, потирая виски. Она подняла взгляд на Евгению и слабо покачала головой в ответ.
— Я его оттачиваю, Евгения Марковна, — произнесла она, принимая из рук женщины кружку с горячим кофе. Аромат напитка обволакивал, но усталость всё равно давила на плечи. — Легко быть журналистом там, где уже есть имя, репутация издания, где тебе подносят всё на блюдечке — источники, связи, громкие темы. Тяжелее из говна конфетку делать, выгрызать правду зубами, копаться в пыли и грязи, пока не найдёшь крупицу золота. Вам ли этого не знать? Вы же сами через это прошли, я видела ваши старые статьи — вы не из тех, кто ждал милости от судьбы.
Евгения только молча вздохнула. Но Лея знала — через месяц тот, кто Жене жизнь испортил, сам кровавыми слезами умоется. Лора накопала на бывшего редактора такие материалы, что к концу января вся область будет обсуждать его сексуальные пристрастия. В подробностях.
— Я домой, — улыбнулась Евгения, натягивая пальто. — Ты давай тоже долго не сиди — все эти дни тут коротаешь. Завтра и так уже есть что шефу показать. Лея, — она вдруг остановилась и положила руку ей на запястье, её пальцы были тёплыми, но чуть дрожали. — Будь осторожна. Татьяна тебя ненавидит, а шеф… — она осеклась, проглотив слова, которые рвались наружу, и тяжело вздохнула. — Таня теперь будет мстить.
Лея кивнула, выдохнув в ответ, показывая, что всё понимает. Но внутри неё вспыхнули искры азарта, острые и горячие, как осколки стекла. Она не просто была готова к этому — она этого хотела. Хотела, чтобы Татьяна начала действовать, сорвалась, полезла мстить и подставлять ее. Потому что Лея жаждала публично влепить этой женщине пощёчину — звонкую, унизительную, на глазах у всех. А заодно и Корневу.
Она снова склонилась над материалами, придирчивым взглядом разбирая, что где еще можно вставить. Ее стол в редакции, был завален фотографиями и историями, некоторые она выложила в виде схемы в дальнем углу прямо на полу, за что еще днем получила шутливый нагоняй от редактора. В отдельном кабинете ей было скучно, поэтому большую часть времени она проводила с коллегами, жадно впитывая новые знания от той, которая могла их дать и делилась с удовольствием.
Проклиная в очередной раз дурацкий дресс-код, навязанный Татьяной, Лея опустилась на колени прямо на пол. Длинная юбка-карандаш сковывала движения, ткань натянулась, когда она наклонилась вперёд, перекладывая фотографии. Она двигалась почти грациозно, но с едва скрываемым раздражением — то садилась на корточки, то вставала на одно колено, перебирая снимки, словно художник, ищущий идеальную композицию. Её пальцы замирали над каждым кадром, глаза щурились, выискивая тот самый, совершенный, который станет рамкой для статьи Евгении — той самой статьи, что должна была засиять, как бриллиант в куче угля.
Внезапный шорох позади заставил ее чуть замереть.
— Евгения Марковна, решили все-таки составить мне компанию? — не оборачиваясь, спросила она. И обернулась.
В дверном проёме стоял Корнев. Высокий, нескладный, измотанный до предела. Он небрежно прислонился плечом к косяку, словно держался за него, чтобы не рухнуть. Рубашка мятая, пиджак расстёгнут, галстук болтался на шее, как ненужная тряпка. Волосы растрёпаны, чуть слиплись от пота, а в глазах — бешеный огонь, смесь измученной ярости и чего-то ещё, от чего у Леи на секунду перехватило дыхание. В правой руке он сжимал стакан с виски — янтарная жидкость плескалась, отражая тусклый свет лампы.
На мгновение Лее стало по-настоящему не по себе. Её взгляд машинально метнулся по комнате, отмечая предметы — тяжёлый степлер на столе, острые ножницы в углу, даже толстая папка, которой можно было бы огреть. Инстинкт самосохранения вспыхнул, как сигнальная ракета, но она тут же подавила его. Корнев не шевелился. Просто стоял и смотрел на неё — тоскливо, с неприкрытым, почти животным желанием, которое сквозило в каждом его вздохе, в каждом напряжённом мускуле. Его молчание было громче слов, и Лея почувствовала, как по спине пробежал холодок — уже не от страха, а от осознания той власти, что сейчас была в её руках.
— Владимир… Васильевич, — Лея облизала пересохшие губы, её голос дрогнул, пока она медленно поднималась на ноги. Юбка-карандаш натянулась, мешая движению, и она чуть пошатнулась, но тут же выпрямилась, стряхивая с колен невидимую пыль. — Я думала, вы…
— Я только что с самолёта, — перебил он, и его голос хрипел, как старый граммофон, выдавая усталость и что-то глубинное, неуловимое. Он оттолкнулся от косяка, тяжело, будто сбрасывал с плеч невидимый груз, и шагнул вглубь редакции. Подошёл к её столу, остановился, скользнул взглядом по разбросанным бумагам и фотографиям. Его пальцы, сжимавшие стакан с виски, чуть дрожали, и янтарная жидкость плеснулась, оставив влажный след на краю стекла. Лея застыла, не шевелясь, наблюдая за ним, как за зверем, который может сорваться в любой момент.
— Напугал? — спросил он тихо, поднимая на неё глаза. В его взгляде мелькнула тень тревоги, почти мальчишеская, несмотря на всю его грубую усталость.
— Немного, — честно призналась она, не отводя глаз. Её голос был ровным, но внутри всё ещё пульсировал адреналин. — Не ожидала вас увидеть сегодня. Готовилась к завтрашнему дню.