— О, этот упырь тупым не был. Совсем нет, — голос его стал ниже, почти угрожающим. — Он увидел ее чувства, Лея, он их узнал. И да, оценил, судя по всему. Так оценил, что в 2010 моя сестренка, моя маленькая, нежная Олька родила девочку. Назвала ее Снежаной. — Он замолчал, и в тишине комнаты повисла тяжесть, которую можно было почувствовать на коже. — А в ее глазах… в ее глазах навсегда погасли искры радости и смеха. То тепло, тот огонь, что делал ее живой, — все исчезло. Она осталась, но уже не та.
— Он… — Лея с трудом вытолкнула из себя слова, — он знал…. О дочери?
— Думаю, да, — пожал плечами Андрей, и в этом жесте сквозило что-то усталое, почти безразличное. — Но что толку, Лея? Его жена и сама родила в это же время. Понимаешь? Он трахал их обеих, Лея. Мою сестру и свою жену. Слезал с одной и шел к другой! Зачем ему дочка Ольги, ублюдок, когда есть свои, родные, ненаглядные?
Лею передернуло — откровенно, до дрожи в плечах. Отвращение волной прокатилось по ее телу, но железная воля, выкованная годами, и привычка прятать эмоции удержали ее лицо неподвижным, словно высеченным из камня. Лишь легкое подрагивание пальцев, сжимавших стакан, выдало бурю внутри.
Андрей продолжил, не замечая или не желая замечать ее реакции:
— Она ушла. Она была слишком гордой, слишком независимой. Ничего не просила, ничего не требовала — просто уволилась, собрала вещи и ушла. Уехала в другой город, забрав с собой дочку. Я помогал им — в той степени, в которой она позволяла. Уже тогда, Лея, я хотел раздавить этого утырка. Уничтожить его. Не просто дело его жизни, а все — его семью, его репутацию, его чертову жизнь… Так же, как он разрушил жизнь моей сестры. — Его голос дрогнул, но тут же стал тверже, словно он сжал кулак внутри себя. — Но она запретила. В ультимативной форме, как умела только она. Посмотрела мне в глаза и сказала, что, если я хоть пальцем трону его или его семью — она не простит. Никогда. Даже тогда, Лея, она его защищала.
Он замолчал, и в комнате снова повисла тишина. Андрей стоял у окна, спиной к Лее, его силуэт казался вырезанным из темноты.
— А я… ненавидел, — продолжил он, голос его стал глухим, почти безжизненным, но в нем дрожала скрытая ярость. — С каждым годом все сильнее. Лея, когда у нее обнаружили рак… Она никому не сказала. Ни мне, ни маме. Обнаружили слишком поздно… Она думала, что худеет из-за внутренней боли, из-за того, что носила в себе все эти годы. А по факту метастазы уже разъедали ее изнутри, как ржа железо. И она вернулась сюда, понимая, что дочь скоро останется совсем одна.
Он сжал кулаки. Андрей повернулся к ней чуть боком, но не смотрел в глаза — его взгляд блуждал где-то вдали, в прошлом, которое он не мог изменить.
— Я… Лея, я ничего не знал. Был в Штатах, работал, строил свою империю… Ничего не знал. А она не стала говорить, чтобы не сделать еще больнее. Ходила на химию — одна, с этими капельницами, с этой тошнотой, зная, что уже не поможет. До последнего боролась, но в одиночестве. Когда ее положили в гроб… — его голос сорвался, и он сделал паузу, чтобы вдохнуть, — Лея, она выглядела как ребенок. Совсем крошечная, худенькая, почти прозрачная. Кожа — как тонкий фарфор, волосы — редкие, тусклые, а лицо… лицо будто уснуло, но не успокоилось.
Он плеснул себе виски и налил Лее. Оба снова выпили залпом.
— Я сорвался, Лея. У меня снесло крышу. Я в тот же день хотел просто нанять киллеров, чтобы они полностью расправились с семьей Корнева. Вырезали под корень, раз и навсегда. Чтоб не осталось и следа этой семьи на земле. Всех, Лея. От Розы до самого ублюдка. В тот день я впервые в жизни напился до полной потери памяти. До черноты, до провала. А когда очнулся — здесь, в этой комнате, на этом самом диване, — понял, что убивать их слишком просто. Я хотел, чтобы он мучился. Чтобы сгорал так же, как сгорала моя сестра. Чтобы видел, как рушится его жизнь, как все, что он строил, превращается в пепел. Чтоб деградировал до состояния подзаборного бомжа — за то, что сделал. Нет, Лея, не за то, что Оля его полюбила, а за то, что позволил ей поверить в его любовь. Понимаешь?
Он шагнул к ней, резко, словно не в силах больше сдерживаться. Его руки нашли ее лицо, пальцы сжали скулы, и он впился в ее губы огненным поцелуем — жадным, грубым, почти болезненным. В этом движении не было нежности, только отчаяние и срыв, будто все, что он держал в себе годами, выплеснулось в этот момент. Тормоза, которые он так долго чинил, разлетелись вдребезги.
И Лея ответила. Не потому, что хотела, а потому, что тело этого требовало. Не просило — нет, оно кричало, настаивало на разрядке. От того, что она услышала, от сексуального напряжения, которое она терпела слишком долго, сохраняя себя для другого. Но тот, другой — Корнев — не заслуживал ни капли ее чувственности, ни искры ее огня. Ему достанется только механика, холодная и пустая. А здесь, сейчас, вся ее страсть, ее бунтующая плоть — для Андрея. Она вцепилась в него с той же силой, отдаваясь моменту, потому что это было нужно — ей, ему, их общей ярости.
И, как всегда, она словно разделилась сама в себе. Ее тело полностью подчинилось страсти Андрея, отвечало на его поцелуи, на его жадные, почти яростные движения. Он срывал с нее одежду — блузку, юбку, белье, — и его губы оставляли горячие следы на ее груди, животе, снова находили ее рот. Он на руках отнес ее в спальню и бросил на кровать, и его руки, сильные, уверенные, ласкали ее с такой настойчивостью, будто он хотел выжечь из нее все, что она держала внутри. Лея видела себя со стороны — не себя, а свое тело, свои инстинкты, подчиненные этому ритму. Оно изгибалось под ним, отзывалось на каждое прикосновение, вопило от восторга под жаркими ладонями красивого и сильного мужчины, отдавалось ему, подстраиваясь под малейшую прихоть, работая как отточенный механизм. Но сама она — ее сознание, ее душа — была где-то далеко. Очень далеко. Там, где не было ни звука, ни ощущений, только пустота, холодная и непроницаемая.
И безопасность.
Андрей же не мог насытиться. Он ждал этого слишком долго — не только ее тела, но и этого момента, когда все барьеры рухнут. Женщина под ним была идеальной — не просто податливой, а живой, отзывчивой, словно она знала, чего он хочет, предугадывая его желания на долю секунды раньше, чем он сам их осознавал. Ее движения, ее дыхание, ее кожа — все было как продолжение его собственных порывов, и он тонул в этом, теряя контроль, которого у него и так почти не осталось.
А потом она, как всегда пришла в себя. Лежа на простынях, чуть мокрая от пота, увидела потолок, ощущая жар лежащего рядом мужчины. Мужчины, который осторожно и бережно гладил ее руку и спину, зарывался в волосы, иногда целуя в шею.
Она шевельнулась, собираясь встать, но его рука тут же сжала ее запястье — не грубо, но настойчиво.
— Не уходи… — голос его был тихим, почти умоляющим.
Лея замерла, подчиняясь не столько его просьбе, сколько собственному состоянию. Она прислушивалась к истоме, разлившейся по всему телу — сладкой, утомленной эйфории, которая приходит после хорошего секса. Ей нравились такие моменты: когда плоть, довольная и сытая, затихала в блаженной усталости, а разум еще не успевал вернуться с той далекой орбиты, куда она его отправляла. Это было безопасно и приятно.
— Лея… — Андрей придвинулся ближе, обнял ее, прижимая к себе. Его руки были теплыми, сильными, но теперь в них не было агрессии — только потребность удержать. — Это я выкупил твое фото…
— Я знаю, — сонно отозвалась она, закрывая глаза. Голос ее был мягким, чуть хрипловатым от усталости. — Зачем?
— Потому что хотел… — шепнул он, касаясь губами ее виска. — Хочу, — поправился он, и в этом слове прозвучала какая-то детская упрямость. — Тебя… — Его пальцы скользнули по ее лицу, осторожно обвели скулы, губы, затем он поцеловал ее закрытые веки, словно запечатывая что-то важное. — Еще там, в Москве, думал… что ты просто похожая на Олю…
— Шлюха? — подсказала Лея, и в ее тоне мелькнула сухая ирония, но без злобы.
— Нет… — он замялся, явно смутившись, — да… Прости… — Андрей отвел взгляд, но тут же вернулся к ней, словно боялся упустить. — А потом увидел, как ты работаешь. Ты… ты как сладкий яд, как наркотик, который проникает под кожу. Ты настолько умна, Лея, что даже мне становится страшно. Не просто красива, не просто желанна — ты опасна. И я не могу отвести от тебя глаз…. И не только я… он — тоже. Я видел, как он смотрел на тебя там, на совещании у губернатора. Как ревниво ловил твою фигуру взглядом. Как замечал внимание других мужчин. И я был зол…
— Это всего лишь работа… — сонно ответила Лея. — А я хочу спать, Андрей….
Он только улыбнулся и поцеловал ее в уголок губ, выключая свет и прижимая к себе. Лее было все равно, она просто хотела провалиться в черное ничто.
36
Утром Лею разбудили мягкие прикосновения к спине. Она лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, и сначала не поняла, что это — сон или реальность. Рука Андрея скользила по ее позвоночнику — от затылка, где пальцы чуть задерживались, разминая напряженные мышцы шеи, вниз, между лопаток, до поясницы, где движение становилось чуть медленнее, словно он наслаждался ощущением ее кожи под ладонью, и затем обратно. Это были нежные, но уверенные прикосновения, больше похожие на заботливый массаж, чем на эротическую ласку. В них чувствовалась сила, но не настойчивость — будто он хотел не разбудить ее полностью, а просто напомнить, что он рядом. Лея открыла глаза, но не шевельнулась, позволяя телу наслаждаться этим спокойным, почти медитативным ритмом, пока утренний свет пробивался сквозь щель в шторах, ложась тонкой полоской на смятые простыни.