— Что такое, Лора? Говори чётко! — рявкнула Лея, её терпение лопнуло, и голос стал резким, как лезвие.
— Я нашла трёх женщин с такими данными по нашим слитым базам. Но только одна из них… Да сама смотри, — тихо звякнул телефон, и на экране высветилось уведомление.
Лея открыла фото и выматерилась — длинно, грязно, так, как не позволяла себе даже в самые чёрные дни. На неё смотрело её же лицо. Права была Ольга Солодухина — сходство было невероятным, почти пугающим. Ольга Юрьевна Воропаева на снимке казалась размытой копией самой Леи: черты лица чуть менее правильные, чуть мягче, глаза чуть меньше, без той пронзительной зелени, ресницы не такие густые и пушистые, светлые волосы прилизаны в строгий пучок, как будто она хотела спрятать в нём свою красоту. Улыбка на её лице была мягкой, едва заметной, доброй — такой, какой Лея никогда не улыбалась. Это была не она, но могла бы быть — старшая сестра, тень, отражение в мутном зеркале. Теперь понятно почему именно в виде серой мыши ее разглядел Корнев там, в здании парламента.
Что он чувствовал, стоя рядом с той, которую знал? Или с ее копией? Сильнее ли билось его сердце? Или он испугался, что Ольга вернулась в его жизнь?
— Где она сейчас? — резко, отрывисто бросила Лея в наушник, её голос стал твёрдым, почти металлическим. Ей вдруг стало жизненно необходимо увидеть эту женщину, заглянуть в её глаза, понять, кто она и кем была для него.
— Лея… — Лора сглотнула, её голос дрогнул, словно она боялась продолжать. — Её нет.
— Что, блядь, значит — нет? — рявкнула Лея, чувствуя, как ярость снова поднимается в груди, горячая и неуправляемая.
— Она умерла, сестрёнка, — голос Лоры звучал робко, словно пришиблено, будто она сама не верила в то, что говорит. — Умерла… восемь месяцев назад. От онкологии.
— СУУУУУКА! — Лея со всей силы ударила по рулю, и звук глухого удара разнёсся по салону, отдавшись эхом в её ушах. Боль в кулаке была резкой, но она её не чувствовала — только пустота и гнев, что рвали её изнутри. Она ударила ещё раз, и ещё, пока руль не загудел под её руками.
— Это ещё не всё… — голос Лоры стал едва слышным, почти шёпотом, будто она боялась, что Лея взорвётся окончательно.
— Ну? — прорычала Лея, стиснув зубы так, что челюсть заныла.
— Лея… У неё остались мама и… — Лора замялась, и эта пауза была хуже всего.
— Лора, блядь! Не тяни! — Лея почти сорвалась на крик, её терпение лопнуло, как перетянутая струна.
— Дочка, Лея. Воропаева Снежана Владимировна, 2010 года рождения.
Лея замерла. Воздух в салоне стал густым, тяжёлым, как будто его можно было резать ножом. Она смотрела перед собой, не видя ни дороги, ни серого двора за стеклом. Снежана Владимировна. 2010 год. Дочка. Её мозг схватился за эти слова, как за спасательный круг, но вместо облегчения они только глубже затягивали её в водоворот. Воропаева умерла, но оставила дочь — и имя отца в этой истории теперь звучало громче, чем когда-либо. Владимир. Это не могло быть совпадением. Лея медленно выдохнула, чувствуя, как пустота в голове сменяется холодной, кристально чистой решимостью.
— Адрес, — коротко бросила Лея, её голос был резким, как щелчок затвора камеры. — Мне нужен адрес.
— Лея, успокойся, — почти умоляюще просила Лора, её тон дрожал от тревоги. — Прошу тебя, спокойнее.
— Лора, адрес! — Лея повысила голос, не в силах сдержать напор, что рвался из неё. — Я хочу убедиться сама. Я хочу посмотреть на девочку.
— Лея… слушай… — Лора сделала паузу, словно собираясь с силами. — Судя по данным, в 2009-м Оля ушла с комбината и переехала в другой город. Но потом вернулась, незадолго до… смерти. Видимо, уже всё понимала и оставила дочку своей матери: Воропаевой Инне Семёновне. Бабуле 66 лет, если ты появишься на пороге её дома…
— Я не стану врываться в их жизнь, — горько рассмеялась Лея, и смех вышел хриплым, почти надтреснутым. — Я — фотограф, Лора. Я знаю, как быть незамеченной. Но я должна… — Она замолчала, не договорив, но в этой тишине было всё.
— Лея… есть ещё нюанс, — голос Лоры стал тише, но в нём появилась новая, зловещая нотка.
— Ну что ещё? — рявкнула Лея, чувствуя, как нервы натягиваются до предела.
— Дом, в котором расположена квартира матери Ольги… Располагается ровно напротив дома, где жила бабушка Власова. Мы нашли связь, Лея. Мы нашли вообще всё.
34
Лея гнала машину по заснеженным, пустым улицам города, нарушая все возможные правила. В ней говорил не холодный расчёт, в ней кипел вулкан эмоций.
Остановила резко, на рабочей окраине города, в противоположном от комбината районе, словно отделенном от него громадным чудовищем — городом.
Тормоза взвизгнули, машину занесло, и из-под колёс вылетел дождь из снега, грязи и льда, оседая на обочине мокрой кашей. Перед ней стояла старая, потрёпанная хрущёвка — одна из миллионов таких по всей стране: облупившаяся краска на стенах, ржавые балконы, тусклые окна, за которыми мелькали силуэты. Напротив — точно такая же хрущёвка, дом, где, по данным Лоры, когда-то жила бабушка Андрея Власова, заказчика, чья тень теперь висела над всей этой историей. Между ними — детская площадка, полная детей: смех, крики, яркие шапки и варежки мелькали в воздухе. Сочельник, праздники для детей и взрослых, а для Леи — один день в аду, который она сама себе устроила.
Лея прикрыла глаза, чувствуя, как холод пробирается под кожу, несмотря на печку, что гудела на полную мощность, выбрасывая горячий воздух в салон Элантры. Шанс, что она увидит Снежану, был минимальным — она понимала это даже сквозь бурю в голове. Но она не могла иначе, не могла ждать, сидеть сложа руки и строить планы. Ей надо было увидеть девочку, надо… Даже если придётся подняться к ним в квартиру, постучать в дверь, притвориться, что ошиблась адресом, и заглянуть в глаза ребёнку, который мог быть ключом ко всему. Она сидела в машине, ощущая озноб, что шёл не от мороза снаружи, а от чего-то внутри — от страха, ярости, отчаянной потребности знать. Лея не сводила глаз с входа в подъезд — старой металлической двери, выкрашенной в облупившийся зелёный цвет, за которой скрывалась её цель.
Дети на площадке визжали, катаясь с горки, их голоса вплетались в гул ветра, а Лея ждала, сжимая руль. Она знала, что это безумие, но остановиться уже не могла.
Сколько прошло времени — не знала, видела только, что на улицу стали опускаться зимние сумерки, а в домах — зажигаться свет в окнах. Но в нужной ей квартире окна оставались темными.