Лея молча кивнула, не проронив ни слова. Они обе вступили на тонкий лёд, и каждая знала, что под ним — бездна.
— Концепцию поручил разработать мне и вам. Доступ в архив у вас теперь есть, — Татьяна положила перед Леей магнитный пропуск, но пальцы её чуть дрогнули, выдавая напряжение.
— Спасибо… — Лея медленно протянула руку за карточкой, но в последний момент Татьяна отдёрнула её назад, словно передумала.
— Ты ведь с ним это вчера уже обсуждала, да? — зло спросила она, и её глаза, холодные и острые, впились в Лею, как лезвия.
— Да, — не стала отрицать Лея, сохраняя спокойствие. — До аварии об этом и говорили…
— Чего ты хочешь, Лея? — вдруг в лоб спросила Татьяна, и в её голосе прорвалась смесь усталости и ярости. — Ты ведь здесь не просто так, да?
Лея поднялась, медленно, опираясь на подлокотник стула, и протянула руку за пропуском. Она не опустила глаз, не отвела взгляда, глядя на Татьяну прямо, с холодной, выверенной уверенностью. Боль в ноге пульсировала, но ее лицо даже не дрогнуло.
— Чего я хочу? — устало повторила она, и в её голосе не было ни тени притворства. — Хорошо сделать свою работу, — ответила максимально честно, ни разу не покривив душой. Это была правда — её правда, пусть и не вся.
Она забрала карточку из рук Татьяны и вышла из кабинета, прихрамывая. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком, оставив за спиной звенящую тишину и взгляд женщины, который Лея чувствовала даже через стены.
Больше всего ей сейчас хотелось уйти в архив, с головой зарыться в ту работу, которой требовал ум, но водоворот предпраздничных дней диктовал свой темп: поздравления коллег, тихий междусобойчик редакцией, куда они позвали еще только Марию, чья дочка уверенно шла на поправку, торжественные мероприятия комбината и заводоуправления не давали Лее ни одной лишней минуты.
Как не давали и Корневу. Лея замечала его краем глаза на собраниях, в коридорах, на официальных встречах. Он работал так, словно у него открылось второе дыхание — с какой-то маниакальной энергией, будто загружая себя делами до отказа, чтобы выбросить из головы то, что не давало ему спокойно спать ночами. Его взгляд стал острее, движения — резче, а под глазами залегли тени, которые он даже не пытался скрыть. Лея не спрашивала, не уточняла — ей хватало того, что она видела сама. То, что говорили его глаза, когда сталкивались с ее глазами. Тоска. Желание. Обещание.
Поговаривали, что он за оставшуюся до праздников неделю несколько раз оставался ночевать на комбинате, и Лея не сомневалась, что слухи правдивы. Она представляла его там — в тусклом свете настольной лампы, с бумагами, разбросанными по столу, и пустой кружкой кофе, остывшего часов пять назад. Может, он смотрел в окно на заснеженный двор комбината, а может, просто сидел, уставившись в стену, пытаясь заглушить то, что жгло его изнутри. Она не знала. Ей не нужно было знать.
Лея уходила домой ровно в шесть, если не было никаких мероприятий.
31 декабря на работу Лея не пошла, а просто лежала дома, в съемной квартире, глядя в потолок позволяя себе такие редкие часы отдыха. Потом лениво болтала с Лорой, не столько обмениваясь новостями, сколько просто болтала. Наслаждалась голосом названной сестры, слушала вместе с ней рождественские гимны и мечтала оказаться там, в Альпах, рядом с единственной, кому доверяла безоговорочно. Сидеть с ней у камина, пахнущего деревом, смолой и дымом, пить вино и смеяться над шутками, которые им обеим подкидывала жизнь. А потом положить голову на колени Лоры, пока та будет расчесывать бледно-золотые пряди, заплетать их во множество косичек, как это было тогда, когда у них не было ни игрушек, ни нарядов, ни семьи.
— Знаешь, — тихо заметила Лора, наливая себе вина, — я завела нам кошку.
— Кошку? — Лея приподняла бровь, лениво потягиваясь на диване.
— Угу. Прибилась, когда я ходила на прогулку. Драная вся, потасканная, как вообще в такие холода выжила. Выпрыгнула на дорожку, а в зубах — мышь. Подошла и положила её прямо передо мной — типа жри, угощайся. А сама тощая, точно смерть. Я её в руки взяла, ну кошку, то есть, не мышь, конечно, а она мне под пуховик шмыг — и всё. Теперь у нас есть кошка.
— Это хорошо, — улыбнулась Лея, чувствуя, как тепло разливается в груди. — Кошка — это дом… Нам давно пора его заиметь, Лора.
— Ага. И мы теперь ждём только тебя.
— Осталось немного. Судя по тому, как развернулся Власов, он уделывает Корнева по всем направлениям, — с абсолютным равнодушием сообщила Лея, глядя в окно, где снег лениво кружился под фонарями. — А я послезавтра ёлку снимаю, а после поеду в архив. Пора нам с тобой, Лора, малость разобраться в этой истории. Чтоб потом по чавке не получить.
— Владимир с тобой не связывался? — Лора едва заметно улыбнулась. Её лицо на экране стало светлым и лучистым, глаза искрились, как горные ручьи на солнце.
— А что он мне скажет? Пошли в койку? Знает же, что зубы вышибу при таком раскладе, — Лея фыркнула, но в голосе её мелькнула тень усталости. — Нет… он сейчас в собственном соку варится. Чего, Лор, не отнять, так это его любви к детям, ответственности. Он сейчас на части разрывается, на заводе ночует, но… пусть, Лора, у них будет последний Новый год с отцом.
— Уверена, что… — Лора замялась, подбирая слова.
— Да. На все сто. Впрочем, может, Танюша потом и простит… Хотя… — Лея чуть замолчала, задумчиво крутя в пальцах прядь волос.
— Что?
— Знаешь, Лор… Что-то в этой женщине меня цепляет. Что-то… неправильное, непонятное. Она его ревнует, бесится, но ничего не предпринимает…
— А что тут предпринять, Лея? — тихо спросила Лора, отпивая глоток вина. — Против лома нет приёма. Ты попала в его трещину в броне и пролезла туда куницей. Что она могла сделать?
— По факту — ничего, — согласилась Лея, и её голос стал чуть тише, словно она взвешивала каждое слово. — Но всё равно… что-то в ней не так. Она слишком спокойна для жены, которая чувствует угрозу. Слишком… выжидает. И меня это начинает пугать…. Таня не из тех, кто легко отдает свое…Она словно выжидает момент, чтобы свернуть мне шею одним ударом…
Лора промолчала, глядя на неё через экран, и в этой тишине было что-то большее, чем слова. Лея откинулась на подушку, чувствуя, как усталость накатывает мягкой волной. За окном Новый год уже вступал в свои права — где-то хлопали петарды, где-то смеялись дети, а она лежала здесь, в этой маленькой квартире, и думала о том, что впереди её ждёт январь. Жёсткий, холодный и неизбежный, как удар топора.
32