🕮 Читать книгу «Развод. Разбивая вдребезги» онлайн

Но её ладонь… Ладонь словно впитала его — терпкий аромат его парфюма, чуть солоноватый запах пота, его тепло, его присутствие. Дома, в ванной, Лея полчаса оттирала её жёсткой губкой, с упорством, граничащим с раздражением, пока кожа не покраснела, а запах не растворился в пене мыла. Но даже тогда ей казалось, что он всё ещё там — невидимый, цепкий, как воспоминание, которое не вытравить.

А на следующий день она ощутила его внимание — неявное, но настойчивое. На комбинате его глаза искали её, выхватывали из толпы рабочих, спешащих через проходную. Она почти физически чувствовала, как он наблюдает за ней с высоты своего окна — того самого, что выходило на двор, где она появлялась каждое утро в одно и тоже время. Его взгляд был тяжёлым, осязаемым, словно тень, скользящая по её спине. Сталкиваясь с ним в коридорах или на лестницах, она всё чаще ловила этот жадный блеск в его глазах — быстрый, украдкий, словно ворованный у времени и у Татьяны, чьё имя маячило где-то на периферии этой странной игры. Он смотрел на неё так, будто пытался запомнить каждую деталь, но тут же отводил глаза, пряча этот голод за маской привычной сдержанности. А Лея, замечая всё, продолжала идти своей дорогой, не подавая виду, что видит его насквозь.

Через десять дней всё повторилось, словно время решило прокрутить ту же плёнку, но с чуть более резкими красками. Владимир, как и в первый раз, не говоря ни слова, увёл её к своей машине. Его молчание было красноречивее любых объяснений — он небрежно бросил что-то про позднюю поездку и усталость, и этого оказалось достаточно, чтобы всё выглядело логично, буднично. Лея не сопротивлялась, позволяя ему вести эту игру по его правилам. В салоне снова воцарилась тишина, прерываемая лишь гулом мотора, шорохом шин по заснеженной дороге и тихими нотами на этот раз гитарной инструменталки. Она снова сделала вид, что задремала, опустив голову к стеклу, и, как и раньше, вскоре почувствовала тепло его руки, накрывшей её пальцы.

Это была его игра, его тайна, которую Лея великодушно позволяла ему сохранять. В этом жесте сквозила его потаённая уязвимость — хрупкая, почти стыдная, которую он не решался выставить напоказ. Он прятал её за этими случайными касаниями, за молчанием, за видимостью контроля. Но стоило ей расслабиться, выровнять дыхание, притвориться, что она окончательно погрузилась в сон, как его ладонь легла на её руку с неожиданной жадностью. Он словно ждал этого момента, выжидал, пока её сопротивление — настоящее или мнимое — растает, чтобы дать волю тому, что сдерживал.

На этот раз его рука была смелее, настойчивее, увереннее. Она не просто лежала — она двигалась, исследуя её кожу, сжимая чуть сильнее, чем позволяла случайность, переплетая пальцы. Это было прикосновение, полное желания, но лишённое открытой страсти — его пальцы ласкали её руку так, словно целовали без поцелуев, вычерчивали невидимые линии, оставляли следы, которые нельзя увидеть, но можно почувствовать. Это был чистый секс без секса — напряжённый, молчаливый, сгущённый в одном жесте, где всё остальное оставалось недосказанным, но оттого ещё более осязаемым. Лея, не открывая глаз, ощущала каждый его порыв, каждую ноту этой странной мелодии, и продолжала молчать, позволяя ему думать, что он всё ещё хозяин этой тайны.

Вечером она стояла под упругими струями воды, словно отмывалась уже полностью, ощущая не просто его прикосновения к руке, ощущая его прикосновения на себе, чувствуя его запах, его жар, который вызывал у нее внутренний, молчаливый протест. Но Лея была профессионалом, ни на секунду не позволяя эмоциям взять верх над разумом. Она четко вела свою линию, оставаясь непреклонной.

Утром перед третьим выездом в область в середине декабря, ее застал врасплох звонок от Виктора, водителя Корнева, который сообщил, что ждет ее у подъезда. На этот раз Владимир не дал ей ни малейшего шанса играть в независимость.

И впервые в машине он задавал ей сдержанные, тихие вопросы. На нейтральные темы, о чем-то совершенно не важном, но он слушал. И Лея, неожиданно для себя, не стала лгать. Она заговорила с жаром, увлечённо рассказывая о своей работе в Индии — о том, как снимала запредельную роскошь дворцов махараджей, соседствующую с грязными улочками и тотальной нищетой; о стаях розовых фламинго на Бургасском озере, где их оперение на закате превратило воду в магическую картину, сотканную из света и цвета; о глубинной Турции, где женщины в джинсах и кроссовках закрывали головы и лица платками, сохраняя традиции в современном ритме жизни. Её голос ожил, глаза блестели, и она не замечала, как он смотрел на неё — не просто слушал, а впитывал, словно её слова были для него чем-то большим, чем просто рассказ.

А по возвращении она впервые позволила себе не просто сделать вид, что уснула, а на одном из поворотов машины, упасть головой ему на плечо.

Это было естественно, почти случайно на вид — её волосы скользнули по его пальто, а висок прижался к твёрдой линии его плеча. Она не открывала глаз, сохраняя иллюзию сна, но теперь это было не просто притворство: в этом жесте сквозила капля подлинной усталости, смешанная с чем-то ещё — может, любопытством, а может, желанием проверить, как далеко он позволит этому зайти.

Владимир замер. Его дыхание на миг сбилось, став резче, и Лея ощутила, как напряглись мышцы под её щекой — твёрдые, но тёплые, выдающие внутреннюю борьбу. Он не отстранился, не сделал резкого движения, чтобы сбросить её голову, но рука, на которую она невзначай опёрлась, сжалась сильнее, пальцы стиснули ткань брюк, словно он пытался удержать себя в рамках. Вторая рука, свободная, дрогнула — лёгкое, почти неуловимое движение, точно он хотел коснуться её, но не решался, не зная, как интерпретировать этот внезапный шаг. Его неподвижность была красноречивой: он балансировал на грани, между желанием поддаться и страхом разрушить хрупкое равновесие, которое они выстроили.

Так продолжалось несколько секунд, длинных и невероятно коротких, а потом, он слегка развернулся, позволяя ей упасть на него, улечься на его грудь так, как удобно ей. Она чувствовала его запах, его усталость даже через тонкую ткань дорогой рубашки, чувствовала, как его рука легла на нее, не обнимая, но словно оберегая.

Она могла поклясться, что сейчас ткань его брюк выдаёт то, что горит внутри него — напряжение, желание, сдерживаемый жар, который он не мог скрыть даже под слоями одежды. Но Лея не открывала глаз, не сбивала дыхание, не ускоряла пульс. Её контроль был абсолютным — ни один детектор в мире не распознал бы, что она не спит, что каждый её вдох и выдох — это часть тщательно выстроенной маски. Она оставалась неподвижной, расслабленной, как будто действительно растворилась в дрёме.

Владимир этого так и не понял. Он молча склонил к ней лицо, медленно, почти нерешительно, и жадно вдохнул запах её волос — тонкий, ненавязчивый аромат духов, с лёгкой горчинкой, как далёкий отголосок чего-то дикого, как она сама. Этот запах окутывал его, проникая глубоко внутрь. А потом он уткнулся в её волосы лицом — осторожно, но с какой-то отчаянной нежностью, ведь этот жест был единственным, что он мог себе позволить. Его дыхание стало теплее, ближе, и Лея, не шевелясь, чувствовала, как оно касается её кожи, оставляя невидимый след там, где слова никогда не прозвучат.

Поцелуй был осторожным, едва ощутимым — лёгким, как тень, скользнувшая по её коже. Но в этом касании Владимир перешёл черту, ту невидимую линию, которую Лея так искусно вычертила между ними. Его губы, горячие и жадные, несмотря на всю сдержанность жеста, прижались к её прохладному лбу, задержавшись дольше, чем позволяла случайность.

Его тепло контрастировало с её холодом, и в этом прикосновении было всё — его уязвимость, его борьба, его капитуляция. Она чувствовала, как его дыхание дрогнуло, как он замер, осознавая, что сделал, почти видела, как зажмурился от собственных эмоций и стыда, но не отступил, прижимаясь к ее лбу губами. А Лея, оставаясь неподвижной, сонной, внутренне торжествовала: каждый его жест, каждый вдох был теперь частью её плана, её контроля. Она не шевельнулась, не выдала себя — её победа была молчаливой, но абсолютной.

30

Лея вышла из душа, небрежно вытирая волосы полотенцем, оставляя влажные пряди падать на плечи. Она прошла к кофемашине, включила её и, пока чёрная струя медленно наполняла чашку, вдохнула горьковатый аромат свежесваренного кофе. В ушах тихо запел голос сестры — мелодичный смех Лоры, лёгкий и чуть насмешливый, вырвался из наушника.

— Ну что, сестрёнка, когда планируешь принимать капитуляцию? — протянула она, явно забавляясь.

Лея пожала плечами, хотя Лора не могла этого видеть, и отхлебнула кофе, обжигая губы.

— Да посмотрим, — ответила она спокойно, ставя чашку на стол. — Не стоит сейчас торопить события. Наркотик мы ему под кожу загнали, теперь пора дать почувствовать ломку.

— Ооо, — протянула Лора с восхищением, — в этом ты мастер, не спорю. Мужика вечером ожидает изрядный облом. А потом ещё неделя и новогодние праздники. Слушай, как тебе это удаётся, а? Ты ведь даже не дрогнула, когда он тебя, а-ля, разбудил.

Лея усмехнулась, откидывая полотенце на спинку стула.

— Ну, что ты, я выглядела смущённой и даже извинилась, — сказала она, едва сдерживая веселье. — А потом пришлось опять его с себя смывать. Фу, блин.

Её голос дрогнул на последней фразе, и Лора, видимо, уловила эту нотку. В наушнике повисла пауза — задумчивая, чуть напряжённая.

— Лея… — начала сестра медленно, её тон стал серьёзнее. — А ведь у нас проблема… Твоё… отвращение… Оно прогрессирует. Ты сама этого не замечаешь, но я-то не глухая. Каждый раз после контакта с ним ты всё больше времени проводишь в душе, а ведь вы даже не спали. Раньше такого не было, а мужики были и поомерзительнее.

Лея вздохнула, опуская чашку на стол. Она понимала правоту Лоры, и это осознание царапало её изнутри, как заноза, которую не вытащить.

— Понимаешь… — начала она, подбирая слова, — он какой-то весь… нескладный. Резкий. И запах его резкий — вроде бы не отвратительный, терпкий, с нотами чего-то мужского, но чувствовать его на себе… — Она замялась, провела рукой по влажным волосам. — Тело готово, Лора, я знаю. Более того, у меня мужчины больше года не было, инстинкты берут своё, понимаешь? Оно реагирует, хочет, но… вместе с желанием растет и отвращение. А если сейчас кого-то найду — собьюсь с ритма. И торопить его нельзя. Он хоть и смотрит на меня голодной пандой во время встречь, но и сам, похоже, не знает, что со всем этим делать. Ему, Лор, сейчас не позавидуешь — голова и член в раздрай пошли полный. И рычагов влияния на меня никаких…

Лора хмыкнула в наушнике, но промолчала, давая сестре выговориться.

— Татьяна уже подозревает, — продолжила Лея, её голос стал чуть тише, но твёрже. — Она меня ненавидит лютой ненавистью. Ты бы её глаза видела — абсолютное бешенство, как у зверя, готового вцепиться в горло. Но формально я не при чём, даже извинилась за конфликт, сыграла свою роль безупречно.