Она прищуривалась, настраивая фокус, и нажимала на спуск, когда он обменивался резкими фразами с коллегами или стоял чуть в стороне, задумчиво глядя вдаль.
Лея сосредоточенно выхватывала кадры, в которых его высокая фигура становилась воплощением всего предприятия — его стержня и воли. Игра света и тени смягчала угловатые черты, превращая их в символ решимости. Её объектив улавливал, как обычно колючие, внимательные глаза внезапно теплели при мимолётной улыбке знакомым или замирали, острые, как лезвие, когда взгляд падал на тех, кого он считал врагами.
Вдруг она вздрогнула всем телом, так резко, что камера чуть не выпала из рук. Объектив выхватил знакомую фигуру рядом с губернатором — высокую, подтянутую, с уверенной осанкой. Светлые волосы, правильные, почти идеальные черты лица.
Андрей.
Лея замерла, опустив камеру, а сердце на мгновение сбилось с ритма. Он стоял там, спокойный и невозмутимый, и вдруг посмотрел прямо в её объектив. Его губы тронула ровная, уверенная улыбка — не насмешливая, не вызывающая, а просто… знающая. Потом он тут же отвернулся, переключившись на разговор с губернатором, и Лея поняла: он заметил её давно, до того, как его увидела она сама.
Она не остановилась ни на секунду, продолжая снимать, но теперь её чувства обострились до предела. Она превратилась в слух и наблюдение, ловя каждое движение, каждый звук вокруг. Камера щёлкала, но её разум работал быстрее, выстраивая цепочки. На общем совещании губернатор представил Андрея Власова как одного из зарубежных инвесторов, готового вложить деньги в развитие области. Его голос звучал уверенно, с лёгким налётом гордости, когда он говорил о «новых перспективах» и «международном сотрудничестве».
После открытой части совещания, когда пресса отсняла всё, что нужно, руководители и представители края ушли на закрытое заседание, оставив Лею, Евгению и присоединившуюся к ним Марию с долгожданной минутой передышки. Они устроились в небольшом закутке рядом с залом — на столе стояли подносы с бутербродами и термосы с горячим чаем, а вокруг витал запах кофе и свежей выпечки. Лея устало опустилась на стул, чувствуя, как гудят ноги после нескольких часов беготни с камерой.
— Ух, — выдохнула Мария, потирая виски и бросив взгляд на часы. — Ещё часик, дамы, и всё, свобода.
— Как дочка, Маш? — тихо спросила Евгения, мягко коснувшись руки женщины. В её голосе была неподдельная теплота, а в глазах — искренняя забота.
Мария улыбнулась, и эта улыбка осветила её уставшее лицо, смягчив морщинки вокруг глаз.
— Лучше, — ответила она, чуть кивнув. — Реабилитация будет долгой, но врачи говорят, что шансы на восстановление есть, и немалые. Владимир Васильевич не бросил нас в беде, помогает, чем может. А ещё тот анонимный перевод… Знаете, девочки, в такие моменты я начинаю верить в людей. Может, у этой цивилизации ещё не всё потеряно. — Она замолчала, глядя куда-то в сторону, и добавила тише: — Лея, смогу вырвать тебя на следующей неделе?
Лея, с удовольствием закинув в рот маленький бутерброд с сыром, подняла на неё взгляд, жуя и одновременно кивая.
— Да, вроде ничего серьёзного на комбинате не намечается. А что? — спросила она, проглотив кусок и вытирая пальцы о салфетку.
— У Владимира Васильевича приём граждан, только не на округе, а опять в область едем, — пояснила Мария, отпивая глоток чая из пластикового стаканчика.
— То есть, — Лея облизнула губы, смакуя остатки солоноватого вкуса, — опять жопа мира. Мария, я вся ваша — с руками, ногами и прочими частями тела. Если кормить будете, конечно.
Евгения тихо рассмеялась, качнув головой, а Мария фыркнула, едва не расплескав чай.
— Буду, буду, — заверила она, хитро прищурившись. — Без еды я тебя не оставлю, не переживай. Главное, камеру не забудь — там такие кадры можно поймать, что потом полгода обсуждать будем.
— Главное, чтобы эти кадры потом за нами не поперлись, — пробурчала Евгения. — А то в прошлом году наша Маша приглянулась местному главе поселения…
— Женька! — возмущённо воскликнула Мария, ткнув её локтем в бок, но в голосе её сквозила скорее наигранная обида, чем настоящее раздражение.
— Так он ей вместо цветов корзину яиц подогнал, прикинь, — продолжила Евгения, не сдержав хохота. Её глаза блестели от удовольствия, пока она рисовала картину. — И стоит наша Маша с этой корзиной в руках, а вокруг все ржут, как кони.
— Эх, Евгения, — фыркнула Мария, покачав головой. Её суровое лицо разгладилось, и на нём проступила тёплая, почти детская улыбка, которую редко увидишь за строгой маской профессионала. — Вот язык у тебя…
— Ой, Маш, потом все в парламенте это ещё месяц обсуждали, — добавила Евгения, вытирая слёзы смеха кончиком рукава. — «Мария и её яичный кавалер» — прямо легенда года.
— В этот раз почётную роль магнита для психов я передам младшему поколению, — рассмеялась Мария, бросив лукавый взгляд на Лею. Она отряхнула крошки с пальцев и поднялась, бросив взгляд на часы. — Дамы, с минуты на минуту закончат. Пора собираться.
Лея ухмыльнулась, проглотив последний кусок бутерброда, и потянулась за камерой.
И снова работа.
Щёлк. Щёлк. Щёлк.
Камера выхватывала мгновения, а Лея, несмотря на гудящие ноги и покрасневие глаза, не замечала усталости. Её пальцы двигались автоматически, ловя свет, тени, эмоции. Корнев стоял рядом с губернатором, его голос звучал ровно, уверенно, с той спокойной силой, которая заставляла прислушиваться. Щёлк. Она поймала его профиль — резкий, но живой, с лёгким прищуром глаз, когда он кивал в ответ на слова собеседника.
Потом Корнев повернулся к Власову. Щёлк. У обоих лица были как из камня высечены — непроницаемые, холодные, словно они играли в шахматы, где каждый ход мог стоить слишком дорого. Лея на секунду опустила камеру, переводя дыхание. Владимир Власова не знал — в этом она могла поклясться. Она знала его достаточно, чтобы уловить малейшие оттенки его реакций, и сейчас в его осанке, в чуть напряжённой линии плеч не было ни намёка на узнавание. Но напряжение между ними висело в воздухе, густое и тяжёлое, как грозовая туча.
Щёлк. Лея поймала их обоих в кадр: Корнев — с привычной сталью во взгляде, Власов — с лёгкой, едва заметной улыбкой, которая не доходила до глаз. И вдруг Андрей снова посмотрел прямо в объектив. Его взгляд на мгновение вспыхнул — настоящий огонь, острый, живой, совсем не тот, что она видела при их первой встрече. Тогда он был холодным, расчётливым, а теперь… теперь в нём было что-то опасное. Лея невольно задержала дыхание, но не отвела камеру.
Через полчаса — новый взгляд. Щёлк. Власов снова посмотрел на неё, и на этот раз его глаза были другими: ласкающими, оценивающими, горячими, как угли, тлеющие под пеплом. Но вместо тепла по спине Леи пробежал холодный озноб. Она опустила камеру, чувствуя, как быстро стучит сердце. Этот взгляд был слишком личным, слишком тяжёлым, и он ей не нравился.