— Еще какой! Хищница. И она не в восторге от того, что происходит вокруг ее муженька и комбината.
— И что же там происходит? — уточнила Лора.
— Похоже, наш друг не шутил, когда велел оставить всю экономику ему, — начала Лея, и в ее голосе мелькнула нотка уважения к противнику. — На комбинат обрушивается одна проверка за другой. Корнев бесится, это видно невооруженным глазом. Я малость послушала, помониторила… — Она замолчала, бросив взгляд в сторону окна, где за стеклом уже сгущались сумерки. — Впервые атака идет не через экономику, а через власть. Отсюда делаю вывод: у нашего заказчика хоро-о-ошие связи на самом верху. Что, впрочем, не удивительно, если вспомнить, откуда вышел его папочка.
Лора тихо выдохнула на том конце линии, переваривая информацию. Лея могла представить, как сестра сейчас сидит, нахмурив брови и постукивая ногтем по столу — ее привычка, когда она обдумывает что-то серьезное.
— Лора, — помолчав, сказала Лея. — Ищи. Все корни проблем уходят на 8 лет назад…. Сегодня я…. подслушала пару интересных вещей… И опять они упираются в ту историю. Ты что-то нарыла?
— Я не бог, Лея, — отозвалась Лора. — Но….
— Что?
— Смотри, восемь лет назад — 2008 год, так? — начала Лора, явно входя в свою стихию, когда она раскладывала все по полочкам. — Кризис, который бьет по всем предприятиям в стране и мире. Многие тогда изворачивались как могли, ты сама помнишь. А у нашего с тобой друга еще и предвыборный год — он тогда впервые в Парламент избирался. Шел от всем известной партии, так что трудностей особых не испытывал, поддержка была железная. Но боролся с тогдашним депутатом от этого округа —некой Ириной Викторовной Мальцевой — теткой, у которой были определенные связи в криминальных кругах. Ее все так ненавидели, что готовы были слить при первой возможности, чем скорее, тем лучше. Но она — совершенно отбитая на голову — решила напоследок оторваться и пошла в разнос: сливала компромат направо и налево, издавала такую газетенку… Хотя нет, даже не газетенку, а листовки, где прошлась катком по всем лицам области и города.
— Ну… — Лея нетерпеливо пристукивала ногой по полу, ее любопытство уже звенело, как натянутая струна.
— Что «ну»? — хмыкнула Лора. — Как понимаешь, если СМИ было в виде листовок, никто их в архиве не держит. 2008 год, соцсети еще не так распространены, все больше по форумам да слухам. Но я покопалась, нашла пару ее листовок в старых группах ВК — сохранились, представляешь? Ой, мать моя женщина, сколько там говна на тогдашнего мэра, который Корнева поддержал! Часть из этого — откровенный пиздеж, высосанный из пальца, но есть и правдивые факты. Я проверила, Лея, — голос Лоры стал серьезнее. — Там есть зацепки. Не прям железобетон, но если копнуть глубже…
— Блин, Лора!
— Что, Лора? Я ищу, что могу. Если ты, солнышко, проникла на комбинат — постарайся в архив их залезть, там, возможно, храниться и подшивка этих листовок. Обычно политтехнологи такие вещи сохраняют… Только бога ради, к той суке не лезь — она баба с большим приветом.
— Поняла, сестренка, услышала. Завтра уезжаю в область — снимать химиков, есть неделя, чтобы отдохнуть.
— Я в это время еще искать буду. — пообещала Лора, и в ее голосе послышалась деловая уверенность. — Лея, — она вдруг замолчала, задумавшись на секунду, — чем ты его взяла?
Лея откинулась на спинку дивана, задумчиво глядя в потолок. Она прокрутила в голове все встречи с Корневым — его холодный взгляд, резкие вопросы, редкую улыбку, которую ей удалось вырвать. Пальцы невольно постучали по подлокотнику, выбивая тихий ритм.
— Знаешь… — начала она медленно, словно раскладывая мысли по полочкам, — похоже… наш уродец к женской красоте равнодушен… а вот профессионализм… он его цепляет. Ему плевать, как я выгляжу, но то, как я работаю, как держу удар — это его задевает. Он таких уважает.
— Будь осторожно, Лея, — помолчав, ответила Лора. — Будь осторожна.
Лея молча кивнула, словно сестра могла ее видеть. Впрочем, им не нужно было видеть друг друга, чтобы чувствовать даже на таком расстоянии.
16
Татьяна стояла в дверном проеме, скрестив руки, и смотрела на Владимира, который сидел на полу с Розой. Их дочка, маленькая вихрь с растрепанными кудряшками, что-то весело лепетала, а он, обычно такой сдержанный и резкий, улыбался — мягко, искренне, как умел только с ней. Эта улыбка, редкая, как солнечный день в марте, появлялась на его лице только в такие моменты — когда он играл с детьми, особенно с Розой. С ней он никогда не был ни холодным, ни замкнутым; она владела его сердцем целиком и безраздельно, и это было видно в каждом его движении, в том, как он подбрасывал ее игрушку или притворялся, что не может поймать ее маленькие ручки. Татьяна невольно улыбнулась своим мыслям, чувствуя, как внутри разливается тепло.
Неделя прошла спокойно — слишком спокойно, как затишье перед бурей. Но ее мысли снова и снова возвращались к той девушке-фотографу, которой Владимир выдал разрешение на работу на комбинате. Лея Воронова. Прошла неделя, наступил понедельник, а она так и не появилась — ни на комбинате, ни в поле зрения. Словно нарочно показывала всем, что предложение Корнева, выданное с таким скрипом, ей не слишком-то и интересно. Это раздражало Татьяну, как заноза под ногтем, и одновременно настораживало. Девчонка была слишком… независимой. Слишком яркой. Слишком уверенной в себе, чтобы просто взять и раствориться в тени. И это не давало Тане покоя.
Она перевела взгляд на Владимира, который теперь лежал на полу, позволяя Розе карабкаться по нему, как по горе, и смеялся — низко, тепло, беззаботно.
Но утром, на оперативке, он задал вопрос начальнику службы безопасности — мимоходом, без особой заинтересованности, как будто это была мелочь: «Приехала ли Воронова на комбинат?» Он помнил о ней. Не просто помнил — держал в голове, даже среди всех этих проверок, налоговых инспекций и прочей головной боли. И это маленькое «приехала ли» засело в Таниной голове, как камешек в ботинке.
Татьяна опустилась на диван, подогнув под себя ноги, и посмотрела на мужа, растянувшегося на ковре рядом с Розой. Девочка весело возилась с его руками, пытаясь поймать его пальцы, а он не сопротивлялся, позволяя ей хозяйничать. Таня поправила прядь волос, упавшую на лицо, и как бы невзначай спросила:
— Твоя фотограф так и не явилась?
Владимир мягко улыбнулся, поймал губами маленькую ручку Розы и легонько поцеловал ее, вызвав у дочки звонкий смех. Он повернул голову к Тане, не меняя этого спокойного, почти расслабленного выражения лица.
— Я ее и не ждал сегодня, — ответил он ровно, без тени раздражения. — Или завтра, или послезавтра приедет.
Таня вопросительно приподняла бровь, не скрывая легкого удивления. Она ждала, что он скажет что-то еще, но Владимир лишь усмехнулся — коротко, с какой-то странной смесью уважения и насмешки.
— Тань, такие, как эта Лея, знают себе цену, — пояснил он, глядя на жену чуть внимательнее, словно проверяя ее реакцию. — Она приедет. Но только тогда, когда это будет удобно ей.
Он отвернулся к Розе, снова позволяя дочке завладеть его вниманием, а Таня осталась сидеть, перебирая в голове его слова. Ей не понравился этот тон — не потому, что он был резким или холодным, а потому, что в нем сквозило что-то похожее на интерес.