Лея засняла Центральную площадь перед зданием — место, где билось сердце этого города. Здесь проходили все значимые события: официальные торжества, военные парады, ярмарки, протестные акции, митинги оппозиции. Площадь помнила слишком многое, её камни впитали тысячи голосов, шагов и обещаний, которые давались толпе с высокой трибуны.
Камера зафиксировала мужчину в одиночном пикете — не слишком приметного, одетого в потёртую куртку, с плакатом, текст которого можно было разобрать только при увеличении. Он стоял у парапета, хмурясь на зябком ветру, явно понимая, что его протест не изменит ничего, но всё же оставался.
Лея сместила фокус. Заснеженные дорожки, газоны, припорошенные первым снегом, аккуратно убранные, но всё же выдающие дыхание наступающей зимы. Город жил в привычном ритме: кто-то спешил, кто-то задерживался на крыльце здания, закуривая перед встречей, кто-то просто наблюдал за суетой с безопасного расстояния.
Щелк.
А вот и новая фотография.
Старый, дребезжащий трамвай прополз мимо, мерно покачиваясь на рельсах, точно усталый зверь, который слишком долго тянет свой груз. Внутри — серые, уставшие лица, люди, замкнутые в своих мыслях, кто-то уткнулся в телефон, кто-то смотрел в окно без явного интереса. Здесь никто не улыбался.
А на переднем плане — контраст, который бил в глаза. Парковка перед зданием парламента. Ровный ряд люксовых автомобилей: чёрные седаны, массивные внедорожники, номера, которые знали своё место в городе. Вычурный блеск отполированных капотов, строгая чёткость линий, будто их владельцы демонстративно подчёркивали границу между миром, к которому принадлежали они, и всеми остальными.
Щелк.
Лея чуть прищурилась, просматривая полученный кадр.
Вот он — город в одной фотографии.
Вагон трамвая ржавыми боками отражал в своих грязных окнах сверкающие силуэты элитных машин. Две реальности, которые существовали рядом, но никогда не пересекались.
Как истинный фотограф, Лея получала настоящее эстетическое наслаждение от этой работы. Её не волновали громкие имена заказчиков, но сам процесс — ловить идеальные моменты, выстраивать контрастные композиции, передавать эмоции без слов — это было её стихией. Она уже предвкушала, какой фурор произведут снимки на заказчика, особенно такие кадры, как этот, где город раскрывал свою истинную суть.
Жаль, что денег за них она получит не так уж и много. Но некоторые кадры, вроде того, что только что попался в её объектив, она оставит себе. Они были слишком ценными, слишком говорящими, чтобы просто продаться в архив какого-нибудь чиновничьего пиар-отдела.
Права была Лора. Гордыня и самолюбование — вот их лучшее оружие.
Лоре даже не пришлось особо усердствовать. Когда она отправила пиарщикам отобранные фото, сделанные Леей, те загорелись сразу. Достаточно было слегка намекнуть, что у них есть мастер кадра, который сможет красиво показать город и его власть в нужном ракурсе, и предложение не заставило себя ждать. Лее предложили работу в местном издании, находящемся под контролем председателя областного парламента.
Серия фотографий о городе и работе органов власти.
Скучно. Сухо. Серо.
Но лучшей легенды и придумать было сложно.
Лея усмехнулась, направляясь к зданию, постукивая тонкими каблучками по камням площади. Лёгкий морозный воздух приятно холодил кожу, а в голове крутились воспоминания о том, как в настоящем экстазе бился главный редактор, когда увидел её первые снимки. Он едва ли мог поверить, что город, который он видел каждый день, может выглядеть настолько живым, глубоко атмосферным и даже величественным.
Особенно его восхитили кадры старых зданий, признанных объектами культурного наследия. Лея не просто сняла фасады и таблички — она поймала свет, тень, текстуры, дыхание времени. Вместо скучного перечня архитектурных памятников, бездушно зафиксированных на фото, она передала истории, спрятанные в кирпичах и лепнине. Облупленные двери старых особняков, скошенные мостовые, где ещё эхом отдавались шаги прошлого, узкие дворы с решётками, сквозь которые в закатном свете пробивались полосы тёплого золота. Всё это выглядело так, будто город сам рассказывал о себе — через потертые стены, затёртые таблички, выбеленные солнцем вывески.
Теперь у издания появились роскошные фотографии, которыми они могли гордиться, а у Леи — неограниченный доступ на месяц ко всем мероприятиям, связанным с работой местного парламента. Заседания, комитеты, совещания по проектам, приёмы граждан — всё это теперь было в её полном распоряжении.
Она могла свободно перемещаться по зданию, слушать выступления, наблюдать за людьми, фиксировать мелочи, которые никто из чиновников не замечал за рутиной повседневных обязанностей. Официально — она просто фотограф. Незаметная, ненавязчивая, часть привычного фона, которую все принимают как данность.
За несколько дней у неё появился доступ не только к расписанию заседаний и рабочих встреч парламента, но и к графику тех депутатов, что особенно интересовали её с точки зрения работы. Официальной и неофициальной.
Лея неспешно прошла в отдел пиара, где оставила верхнюю одежду, бросив быстрый взгляд в зеркало. Чёрно-белая классика, минимум украшений, лёгкий деловой макияж — ровно столько, чтобы выглядеть ухоженной, но не выделяться. Обычная фотограф. Обычная женщина, которая вольётся в серую массу служащих, помощников, технического персонала и станет для всех чем-то незначительным, проходным.
Начало пленарной недели — идеальный момент, чтобы поближе познакомиться с тем, кто был ей интересен, не привлекая к себе лишнего внимания. Сегодня, завтра, всю ближайшую неделю она будет невидимкой. Привидением, слушающим и наблюдающим.
Глаза Корнева не задержатся на ней. Он пройдёт мимо, не зафиксирует в голове её лицо, не оставит в памяти. Она будет просто фоновым элементом, частью рабочего процесса, таким же незаметным, как столы, стулья или папки с документами.
А вот она узнает больше.
Выпьет чашечку кофе в отделе кадров, перекинется парой фраз с секретарями, пообедает в столовой рядом с помощниками, невзначай улыбнётся системным администраторам. Каждое слово, каждый жест, каждая эмоция, которую она увидит, осядет в её памяти, станет частью большого паззла.
Паззла под названием Владимир Корнев.
— Лора?