🕮 Читать книгу «Развод. Разбивая вдребезги» онлайн

— Возьму билеты на завтра-послезавтра, — ответил он, глядя на свои руки.

Читающая на полу Снега тут же подняла голову.

— Пап? — голос дрогнул, и она замерла, сжимая книгу в руках.

— Мне придётся уехать, малыш… — начал он, стараясь говорить мягко, но в горле пересохло.

— Мааам… Лея… — протянула она, и её голос задрожал. Глаза наполнились слезами, а щёки, и без того розовые, вспыхнули ярче. Владимир заметил это, и тревога кольнула его где-то в груди. Лея тоже нахмурилась, её взгляд стал острее, внимательнее.

— Снежа, мы говорили, есть дела, которые нельзя отложить, — спокойно заметила Лея, но её глаза не отрывались от дочери, изучая каждую мелочь в её лице.

— Папа… ты опять уедешь… ты опять… — Снега шмыгнула носом, и её голос сорвался. Она бросила книгу на пол и посмотрела на него с такой мольбой, что у него сердце сжалось.

— Снега, я вернусь. Как только закончу все дела — вернусь… Малышка… — он наклонился к ней, протянув руку, но она отпрянула, повернувшись к Лее.

— Лея… пожалуйста… ну ещё недельку… ещё, — она вдруг чихнула, громко, резко, и тут же заревела. По-настоящему, как умеют только дети — громко, с надрывом, закрывая лицо маленькими ладошками. Слёзы текли по щекам, оставляя мокрые дорожки.

Лея мгновенно поднялась с дивана, присела рядом с ней на корточки и мягко, но твёрдо взяла её за плечи.

— Снежа, тихо, — сказала она, её голос был ровным, но в нём чувствовалась забота. Она коснулась лба девочки. — Да твою ж то мать! Ты вся горишь! Истинная девочка — знаешь, как удержать мужчину.

Снега засмеялась сквозь слезы, когда Лея взяла ее на руки, но тут же потянулась к отцу. Горящая как раскаленная печка, плачущая и смеющаяся одновременно.

Они почти не отходили от нее три дня, вместе меняли компрессы, сбивали температуру, давали лекарства. Читали по очереди, когда Снега лежала в поту, просто сидели рядом, когда она спала. На третий день, когда Снега наконец уснула спокойнее, её лицо разгладилось, а дыхание стало ровным, она во сне потянулась к Лее и обняла её, уткнувшись в её плечо. Лея лежала рядом, подложив руку под голову девочки, и смотрела в потолок. Владимир, помедлив, осторожно лёг с другой стороны, обнимая Снегу сзади. Его рука легла поверх её маленького плеча, а пальцы случайно коснулись руки Леи, лежавшей на дочери. Он замер, не убирая руку, и поднял взгляд, встречаясь с её глазами.

Лея не спала. Её глаза блестели в полумраке, усталые, но ясные. Они смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Его пальцы чуть сильнее сжали её руку — не настойчиво, а мягко, почти вопросительно. Она не отстранилась, только чуть повернула ладонь, позволяя их пальцам сплестись поверх спящей Снеги.

А утром он проснулся с тяжёлой головой, весь трясущийся, с горящими глазами, из которых текли слёзы. Озноб бил его так, что зубы стучали, а горло раздирал сухой, рвущий кашель. Лея, уже поднявшаяся, стояла у кровати с полотенцем в руках и хмурым взглядом. Снега, всё ещё слабая, но уже без температуры, сидела в своей комнате с книгой, а Лея теперь металась между выздоравливающей дочерью и ним. Она почти не спала — тени под глазами стали глубже, но её движения оставались точными, уверенными.

Лёжа в кровати, трясущийся в бешеном ознобе, с обметанными губами и грудью, которую разрывало от кашля, он хотел провалиться сквозь землю. Он не болел больше года, не позволяя организму расслабиться, держа себя в железной хватке, а теперь его свалило основательно, как будто всё накопленное разом вырвалось наружу. Сознание то проваливалось в мутную бездну, то возвращалось, цепляясь за реальность. Единственное, что он ощущал в эти моменты, — прикосновение влажного полотенца, которым Лея вытирала его лоб и шею, сбивая температуру, и её голос, резкий, почти командный: «Пей, Володь!» Она совала ему в руки стакан с чаем или жаропонижающим, придерживая его голову, когда он задыхался от кашля, и он подчинялся, слишком слабый, чтобы сопротивляться. Не замечая смены дня и ночи.

Проснулся вечером на третий день, ближе к ночи и понял, что она сидит рядом, в кресле, то ли дремая, то ли читая книгу, лежавшую на коленях.

— Лея…

Она тут же встрепенулась.

— Тебе поспать нужно….

— Иди на хер, Корнев, — огрызнулась она, садясь на кровать и привычным движением касаясь его лба губами. — Чтоб ты тут один копыта откинул?

— Ну и язык…. — вздохнул он. — Ложись рядом, если что у меня сейчас и поднимается — так это температура. Поспи хоть немного.

Лея вздохнула, и он понял, что она очень устала. Помолчала немного, а потом, сбросив тапочки, залезла к нему в кровать, ложась поверх одеяла и закрывая глаза.

Он смотрел на нее и не мог налюбоваться. Не мог насмотреться на тонкие черты лица, на длинные пушистые ресницы, на точеный носик.

— Ты на мне сейчас дыру прожжешь, — Лея открыла глаза и посмотрела на него в упор.

— Ты такая красивая… — прошептал он. — Ты невероятно красивая, Лея… рядом с таким чудовищем, как я….

Ее губы дрогнули в ехидной усмешке.

— Чудовищем, да, Володь? Ты так о себе говоришь?… — она вдруг усмехнулась. — Да, Вов, в этой комнате есть чудовище, но только одно, и это — не ты. Ты считаешь себя старым и страшным, но это вообще ничего не значит по сравнению со мной. Я пустая, Вов, полностью пустая внутри. Я не умею любить, я выжженная, красивая оболочка, внутри которой ничего нет. Я шлюха, которая спала с мужчинами за деньги, я разрушала семьи, Вов, просто и легко, и даже не испытываю угрызений совести, понимаешь? Даже сейчас. Потому что то дерьмо, которое вскрывалось в этих семьях с моим появлением, даже придумать сложно. Бабы, потерявшие себя, сидящие на шеях мужей, как паразиты, мужья, которые ни в хер собачий не ставили своих жён, трахая меня в дорогих отелях, шепча мне признания в любви, пока их руки шарили по моему телу. И ни один из них, крича мне о любви, даже не понял, что трахает резиновую куклу. Они думали, что их деньги решают все проблемы, что их жёны, дети, их жизни — это мусор, который можно купить или выбросить. А их жёны… они меня проклинали. Не себя за свою слепоту, свой эгоизм, за свою аморфность, за то, что годами закрывали глаза на своих мужей, притворяясь, что всё в порядке, пока те тратили их общие деньги на меня. Не этих уродов, которых я силой в свою постель не тащила, — меня. Меня, за то, что вскрыла всю гниль их жизни, что ткнула каждого из них в их же собственное дерьмо, показала, кто из них чего стоит. Я была зеркалом, Вов, в котором они видели свои лживые морды, свои пустые обещания, свои браки, построенные на удобстве и страхе одиночества. И вместо того, чтобы разбить это зеркало в себе, они кидали камни в меня. А мне было всё равно. Я ведь даже в постели ничего не чувствую, Вов. Ты ведь был прав, ничего. Тело, да, чувствует — дрожит, подстраивается под их желания, сжимается, когда надо, а я — нет. Прихожу в себя после секса, лежу в смятых простынях и либо наслаждаюсь приятной негой, как после массажа, либо морщусь от боли, если кто-то из них был слишком груб. И всё. Больше ничего.

Он протянул руку и погладил ее по щеке. Глядя в сухие, воспаленные глаза. Понимая, что говорит она и про него тоже, про его жизнь, про его брак, от которого к появлению Леи, оставались одни осколки. Задавая один единственный немой вопрос.

— Они всегда и во всем винят меня, — продолжала Лея глухо. — Они всегда проклинают меня и желают мне сдохнуть. Они всегда желают мне бумеранга, разрушенной жизни и смертельной болезни. Они даже не догадываются, что свой бумеранг я уже получила, Вов. В тот момент, когда не была ни в чем виновата….