Меня окатывает отвращением. К себе, в основном. За бесконечную тупость. За то, какой жалкой я выглядела в тот момент, наверно. Пожалуй, и сейчас тоже.
Срываю журнал, рву его, как безумная, а Глеб хватает меня за запястья и рычит.
- Успокойся!
- Защищаешь святой лик своей потаскухи?!
- Она не потаскуха! Господи, Аня! Не сходи с ума!
- А КТО ОНА?! - ору, вцепившись ему в рубашку, глядя в глаза.
Глядя точно в его глаза, в которых просыпается злость.
Ну, конечно.
Он же влюбился.
Любимую обидели — непорядок…
- Успокойся, - цедит он, а я вырываюсь и так сильно дергаюсь, что ударяюсь о холодильник спиной.
Сверху на меня падает корзинка. В ней лежит что-то тяжелое, и, наверно, это больно? Но я же говорила. Я не чувствую физической боли. Мне на нее насрать.
А Глеб снова играет в отважного рыцаря в сияющих латах.
Делает на меня шаг, обеспокоенно смотрит и шепчет.
- Аня…
Мне так и хочется завопить: не произноси мое имя!!! Но я держусь за плечо, по которому схлопотала удар, смотрю на него исподлобья и шепчу.
- Убирайся…
Он стоит.
Стоит и продолжает на меня смотреть! Чего ты смотришь?! Вали!
- УБИРАЙСЯ! УХОДИТ ОТСЮДА! ВАЛИ! ЗАБИРАЙ СВОИ ШМОТКИ И ПРОВАЛИВАЙ!!!
Истерика нарастает.
Я начинаю задыхаться еще больше. Меня сильнее трясет. Я быстрее распадаюсь на атомы…
Уходи, Бога ради. Просто уходи, я не могу тебя видеть…
Глеб отступает. Я не знаю, может быть, я сказала это вслух? Или он просто трус, который не готов был столкнуться с последствиями своей внезапной «любви» к самой красивой женщине?
Я не знаю и не хочу знать. И слышать его тоже…
- Я дам тебе время остыть, а потом мы поговорим.
О чем нам говорить еще? Ты влюбился. Ты мне изменял. И это, полагаю, конец…
«Когда холодного разума нет, а горячее сердце стучит слишком быстро»
После того как закрывается входная дверь, я падаю на самое дно самой настоящей, самой бурной истерики, какие только обваливались на мою голову.