— Чего ж не добавить, добавим, — согласился Бакун. — Добрая животина. Вот только извини, княже, я такой диковины не видывал. Не знаю, какой он, как бы не осрамиться.
— Димитрий, неси, — махнул князь сыну.
Княжич метнулся к своей лошади и вынул из седельной торбы свиток, подбежал к отцу, протягивая. Все начали с любопытством тянуть шеи, чтобы разглядеть.
— Во Владимире у епископа Митрофана испросил разрешение срисовать, — пояснил Святослав, — там в книге любомудрой углядел. Епископ уж согласие дал.
Бакун, щуря глаза, внимательно разглядел рисунок.
— Сделаем, не тревожься, светлый князь. Оставишь мне чертеж сей?
Святослав вопросительно посмотрел на сына. Тот утвердительно кивнул.
— Ну, вот, будет тебе и слон, — подмигнул ему отец.
— Слон, слон, слон, — загудела толпой, — что за диковина такая?
— Велбул[1] такой, только маленький, — высказал кто-то авторитетное мнение.
Бакун повел князя вкруг храма, показывая, что было сделано, пока Святослав гостил у старейшего брата во Владимире. За ними хвостиком побежал Димитрий.
— Трапезничайте, мужи добрые, — махнул князь каменщикам.
Те послушно побрели снова по своим углам. Зорька тоже чуть отступила. Этак Данила и пообедать не успеет, но не бежать же наперерез самому князю. Свита из нарочитых мужей продолжала терпеливо ждать у входа в собор.
— Ты это, не обижайся на нас, — к Зорьке бочком подплыли местные девицы.
— Я не сержусь, — не стала она вредничать.
— Я Белена. Я Липка. Я Купава, — начали они знакомиться наперебой. — После службы завтра пойдешь с нами на торг?
— Пойду, — обрадовалась Зорька.
— Ой, глядите-ка, Кирша-то наш причесался, — всплеснула руками дородная Белена.
— О-о-о, вот те раз, — хохотнула курносенькая Липка, — никак дождю быть.
Девки сдавленно рассмеялись, пряча ладонями белые зубки. Зорька посмотрела туда, куда они указывали. За нарочитыми мужами среди молодых воев стоял знакомый Зорьке парень, одетый в нарядную рубаху и подпоясанный ярким кушаком, ноги облегали сафьяновые сапоги. Кудри были аккуратно расчесаны и перетянуты шнуром.
— Что петух на заборе, — снова прыснули девки.
Парень высокомерно глянул на озорниц, едва заметно стрельнул в Зорьку глазами, и подчеркнуто равнодушно отвернулся.
— А чего ярыжник с княжьими воями делает? — спросила Зорька.
— Да не ярыжник он, — махнула рукой Белена. — Во хмелю мужам двум зубы повыбивал, вот отец Мефодий с тиуном на него послушание и наложили — камни смиренно таскать. Из отроков[2], а нос дерет, что боярин. А ты откуда его знаешь? Приставал уже?
Зорька заалела.
— Держи с ним ухо востро, он, вдовец, на девок падкий, словеса хитро плетет да толку никакого, — подтолкнула ее в бок Липка.
— Особливо на сеновале речист, — прыснула Белена. — Гляди, не попадись.
— Чего мне на него глядеть, мне б своего хозяина покормить, — вздохнула Зорька, показывая полную корзину.
Наконец князь со свитой выехал прочь. Каменщики повалились в траву немного вздремнуть, чтобы дальше уж без остановок работать до заката. Раскланявшись с новыми подругами, Зорька снова побежала вкруг собора к лесам, на которых творил ничего не замечающий Данила.
Она, как советовал каменщик, чуть тряхнул леса и постучала по ним кулачком. Данила почувствовал и нагнулся.