– Ты? Что ты тут делаешь? – Татьяна с удовольствием вообще больше не видела бы бывшего мужа.
– Я? Да так… кажется, умнею… жизни учусь, – сдавленно произнёс он.
– Аааа, ну, это бывает! – покладисто кивнула Таня, собираясь пройти мимо.
– Тань, помоги мне, а? Я как-то… нехорошо мне!
– Я не человеческий врач! – напомнила ему Татьяна.
– Мне всё равно… – Дима рванул ворот рубахи.
– Эээй, ты сознание-то не теряй – место очень уж неподходящее! – строго предупредила его Татьяна.
«Ну и чего с ним делать? Мимо пройти? А ну как, правда, плохо ему? Вон серый какой… Домой? Не вариант! В гостиницу? – Таня покосилась на дверь, рядом с которой Дима подпирал стену. – Обойдётся!»
– Тань, прости меня! Я, кажется, только сейчас понял… – засипел страдалец.
– Понял он! – вздохнула Таня, разворачивая несчастного во внутренний дворик при ветклинике. – Тут сиди!
Вернулась в клинику, вынесла бывшему мужу воды, проверила пульс, дала таблетку.
– Жить будешь, только не истери.
– Тань… я такого наделал!
– Ну, бывает! – если честно, то откровения бывшего супруга, равно как и его извинения, Таню совершенно уже не трогали, словно касались кого-то другого. – Погоди, я сейчас Антонине Сергеевне наберу, пусть она тебя заберёт.
– Ты знала, что ваша Валентина редкая дррр… – он аж зарычал, пытаясь выразить всю силу своих эмоций.
– Знаешь, ты ведь сам её выбрал. И, да, раз ты оживился и помирать белым лебедем раздумал, давай-ка топай домой самостоятельно, а то мне Антонину Сергеевну как-то жалко уже стало!
Таня решительно пресекла все дальнейшие попытки Димы поумирать ещё немного, разжалобить её, пооткровенничать «за жизнь».
– Всё-всё! Хорошего тебе вечера и благополучно добраться! – она выпроводила его обратно на улицу и, не оборачиваясь, заспешила домой – её там ждали! Причём ждали не потому, что ужинать пора, не потому, что рубашку надо погладить или пожаловаться на коллег, а просто потому, что она очень нужна – безотносительно хозяйства или прочей ерунды.
Дима внезапно и остро позавидовал ей – лёгкости походки, беззаботности, отличному настроению, уверенности, что у неё впереди что-то хорошее – это легко было увидеть по её поведению, а ещё тому, что она так легко отпустила прошлое.
«Валентина обобрала и кредит навесила, Надька говорит, что меня ненавидит, хотя и не была женой, а Таня…»
Бесполезно смотреть вслед уходящему поезду – он не возвращается за потерявшимся и безнадёжно отставшим пассажиром.
Точно так же бессмысленно было смотреть вслед бывшей жене, которую сам же обманывал, не любил, использовал почём зря, но почему-то отвести взгляд не получалось, пока Таня не скрылась в неожиданно густых зарослях, окружавших дом.
«Кажется… кажется, я даже сильнее ошибся, чем думал, – пробормотал Дима. – И исправить-то уже ничего нельзя! Ни-че-го!!!»
Антонина Сергеевна как раз в это же самое время обдумывала диаметрально противоположные истины:
«Ну, исправить ситуацию можно… сложно, но…»
Это самое «но» сидело напротив и благожелательно улыбалось. Точнее, улыбался Антонине Сергеевне отец одного из её самых шебутных студентов, который вызвался помочь ей в этой ситуации.
Антонина всегда знала, что студенческий возраст – один из самых сложных. Да, родители обычно пугаются подросткового, но когда дитятко чуть вырастает и становится ещё более самостоятельным, у некоторых из этих самых дитяток крыша слегка не успевает за скоростью движения всего организма.
Организм уже где-то там, а крыша пока ещё туточки тихо себе шуршит, понятия не имея, какие именно проблемы на неё свалятся в ближайшем будущем.
Причём у разных студентов это движение организма происходило в абсолютно различных направлениях.
«Вот Дима как начал движение за… гм… нижним думательным центром, так и остановиться пока не может! – тяжко вздохнула она. – А вот Гоша Егоров, помнится, всё за адреналином мчался…»