— И что же мне придётся делать? Прислуживать? Или быть кормом?
Боюсь ли я стать её кровяным банком? Не думаю.
Всё, что меня сейчас заботит — лишь информация, которая позволит разорвать мою договорённость с Кираном.
— Ты будешь смотреть, — расплывается в хищной ухмылке Барбара, ведя меня в комнату.
Там я сначала вижу огромную клетку, в которую ведет открытая дверь-решетка в спальню. Эта клетка опоясывает комнату огромным вольером, создавая довольно странную обстановку. Потом я замечаю двух мужчин-слуг, лежащих на огромной кровати с балдахином, явно ожидающих Барбару.
Вопросительно выгибаю бровь и смотрю на Барбару, подмечая на стене в клетке висящие кандалы и ошейник. Та, заметив мой взгляд, поясняет:
— У Императора свои способы, как стоит справляться с волчьим нравом своей жены.
На моём лице ничего не меняется, хотя подтекст фразы мне предельно ясен. Дарэй что, сажал Барбару на цепь, словно пса? Но вместо этого вопроса я задаю другой:
— И на что я буду смотреть?
Барбара машет рукой на стул, поставленный в клетке.
— Присаживайся.
Подчиняюсь, хотя ожидаю хоть какого-то объяснения ситуации, которая мне уже не нравится с самого начала. Мужчины встают с постели и грациозно движутся к Барбаре, которая теребит пояс своего атласного халата, недвусмысленно закусывая губу.
— Отлично, зритель на месте, — кивает Барбара, когда я усаживаюсь на стул с прямой спиной. Она подходит к двери, ведущей к в клетку, и запирает её на ключ, бросая тот на пол к моим ногам. Я оказываюсь отрезанной от неё и мужчин, но в отличие от них имею возможность покинуть клетку в любой момент. — Это для безопасности. Твоей же.
Сглатываю. А Барбара продолжает, оголяя грудь одного из мужчин и поглаживая в районе сердца:
— После наших разговоров у меня сложилось впечатление, что худшей пыткой для тебя, ещё невинной в плане утех, будет наблюдение за процессом. Поэтому я выбрала столь извращённый метод наслаждения сегодня. Правила нашей игры просты: ты смотришь, не отворачиваясь и не закрывая глаза. Я рассказываю всё, что ты захочешь знать, и не только. Рассказ продолжается только тогда, когда ты остаёшься на месте и смотришь.
Одним движением Барбара сбрасывает с себя халат, оставаясь абсолютно голой. Мои щёки вспыхивают, когда приходит осознание на что мне придётся смотреть.
— А, и ещё одно условие: ты не можешь касаться себя или двигать стул, — мурлыкает Барбара, выгибаясь дугой от прикосновений мужчин. Я же до боли сжимаю руки в кулаки, стискивая зубы.
— А какой тебе с этого прок? В извращении? — цежу я, понимая, что не могу двинуться с места. Я должна принести хоть что-то Кирану, чтобы разорвать договор. Мне придётся высидеть… хотя бы прелюдию.
— В твоих эмоциях, милая пташка, — смеётся Барбара. — Я их очень остро чувствую и от них меня прямо переполняет эйфория.
Отлично. Замечательно.
— И ничего такого себе не надумай, Лайла, — подмечает Барбара, пока её наложники стягивают с себя одежду, — ты мне абсолютно не интересна. Я люблю мужчин.
Это ну очень заметно. Особенно по их количеству в этой комнате.
Мужчины не задают вопросов, действуя молча. Слаженно и уверенно. Будто под гипнозом.
Я решаю концентрироваться на их лицах, а не телах, чтобы выдержать хотя бы пятнадцать минут, а потом удалиться из этого логова разврата.
Один из них брюнет, второй — блондин. У блондина зелёные глаза и широкие плечи. Как и у брюнета, у него на шее рабская татуировка, показывающая всем, кому они принадлежат. То есть Императору.
Забавно. А сам Дарэй знает, чем в своих покоях занимается его жена и с кем?
Кстати, брюнет-ладорганец очень сильно напоминает внешне Дарэя: высокий и с короткими чёрными волосами. У него мускулистый торс и литые мышцы рук.
Оба наложника явно попали сюда через аукцион, а что это за вещь я знаю по себе. Однако их одурманенные чем-то глаза напрягают… У меня закрадывается сомнение, что они находятся под чьим-то влиянием.
Блондин медленно целует шею Барбары. Она тает в руках блондина, пока брюнет освобождает её ноги от обуви, попутно обнажаясь. На него я не смотрю. Никогда не видела полностью обнажённого мужчину (Киран в ночь заказа не в счёт), но, кажется, скоро увижу сразу двоих.
Сижу, вцепившись в стул, стоически выдерживая начало. Ко мне стремительно возвращаются эмоции, стоит стыду проникнуть в мои жилы. Гнев смешиваются с чем-то ещё, пробуждая отклик после долгого безэмоционального затишья.