Как часто бывает, когда попутчики разговаривают друг с другом по душам, зная, что они никогда больше не увидятся, я также рассказала новому знакомому, что еду в Лейпциг не просто так, а чтобы увидеться с человеком, который называет себя моим отцом.
— Если честно, — призналась я Максиму, — моя поездка тоже отчасти связана с наследством.
— Очень интересно! — он сразу оживился.
— Тут, видите ли, Максим, в чём дело, — остудила я пыл юриста, — лично мне от дяди Антона ничего не нужно. Я, вообще, не верю, что он — мой отец. Он и родственник-то мне поскольку постольку, ведь в нашей семье никогда не говорили о нём. Я просто знала, что в Германии живёт папин брат, но до него мне не было никакого дела, как и ему до нас.
— Вот это меня тоже беспокоит, — заметил Максим. Я продолжила:
— Конечно, меня и близко нельзя назвать богатой женщиной, однако, мне от моего дядюшки ничего не нужно. Поэтому, когда дядя Антон сообщил по телефону, что написал завещание на моё имя, я не обрадовалась. Уж лучше я как-нибудь сама справлюсь со своими делами.
— И вы абсолютно правы! — Максим снял очки и, близоруко щурясь, улыбнулся. Его улыбка мне понравилась. В ней не было ни грамма фальши, которая отличает многих служителей Фемиды. Мягкая, добрая, чуть уставшая улыбка и почему-то грустные глаза.
— Не знаю, может, дядя Антон на меня обидится, — пожала я плечами, — но считаю: это моё право — принимать мне наследство, или — нет. Я склоняюсь к тому, что — нет, хоть дядя меня и убеждал, что раз я работаю в салоне красоты, его фабрика по производству красок и гелей для волос позволит мне улучшить мою работу, типа его продукции в России точно нет. Хотя я отношусь к этому весьма скептически. Руководить фабрикой — это точно не моё.
— Фабрику, если это рентабельное производство, можно продать, — заметил юрист.
— Не хочу, — покачала я головой. — Я по жизни привыкла надеяться только на себя. Хотя не исключаю, что на почве вопроса наследства мы с дядей Антоном можем и поссориться.
— А ваш дядя, Людмила, от вас узнал, что вы работаете в сфере красоты? — поинтересовался у меня зачем-то Максим.
— Не помню? — я смутилась. — Возможно, он знал раньше, ведь мой телефон дядя Антон у кого-то взял! Тогда ему должны были рассказать вообще обо всём. Хотя мне он почему-то так и не признался, как вышел на меня.
— Любопытная история! — сцепил Максим пальцы, как будто о чём-то размышляя, и вдруг сказал: Знаете, Людмила, как юрист, я бы порекомендовал вам не спешить с вступлением в наследство. Потому что иногда оно оказывается тяжким бременем для наследника. Законодательство Германии отличается от российского весьма ощутимо.
— Да я, вообще, об этом не думала! — замахала я руками. — Просто вы рассказали, для чего ездили в Россию, вот я и поделилась с вами своей, тоже отчасти странной историей. Можно сказать, скоротали время в дороге.
— Если вдруг вам понадобится моя помощь, Людмила, пожалуйста, обращайтесь, — Максим протянул мне свою визитку и сделал неожиданное признание:
— Вы не представляете, Людмила, как я благодарен вам и вашим замечательным детям!
— Но что мы такого для вас сделали? — у меня прям глаза на лоб полезли от удивления. Я даже грешным делом подумала, что юрист меня разыгрывает.
— Дело в том, что я очень, просто панически боюсь летать на самолётах, — огорошил меня своим признанием мужчина. — Боюсь авиакатастрофы.
— Вообще-то, — пробормотала я, чувствуя себя как-то неловко, ну в роли женщины, которая коня на скаку остановит и всё такое прочее, — мне тоже перед полётом приходили в голову мысли об авиакатастрофе. Но потом я запретила себе думать об этом. Ведь дети чувствуют состояние матери. Я сосредоточилась на том, чтобы малыши перенесли полёт нормально.
— Вы — мудрая женщина! — заметил Максим и, увидев, что я от его слов смутилась, пояснил:
— Пять лет назад в моей жизни случилось большое горе. Я потерял в авиакатастрофе жену и дочку. С тех пор мысль о полёте вызывает у меня чувство паники и ужаса. Я стараюсь по возможности передвигаться на поездах или автомобиле, но иногда бывают срочные дела, и я вынужден лететь, как сегодня. Но благодаря вам, Людмила, и вашим детям я так отвлёкся, что напрочь позабыл, где нахожусь. Теперь мне очень хотелось бы сделать что-то для вас.
— Спасибо, Максим. И сочувствую вашему горю.
— Спасибо. Я рад нашему знакомству, Людмила! Но вы взяли визитку из вежливости, потому что боитесь быть мне обязанной? — догадался Максим. — Уверяю вас, вы действительно мне очень помогли! Я — ваш должник.
— Ну что вы? Не стоит благодарности, — мне было неприятно, что Максим так быстро меня раскусил.
Поэтому, когда он отвернулся, я смяла его визитку в руках и выбросила её в пакетик для мусора. Надеюсь, помощь юриста в Германии мне не понадобится. К тому же, я не собираюсь задерживаться в этой, чужой для меня стране.
Но оказалось, я ошибалась. Эх, кабы знать, где упасть, соломку бы подстелила!
Что для русского хорошо…
По прибытии в Лейпциг я испытала лёгкое чувство паники. С одной стороны, мне никогда прежде не приходилось бывать за границей, и теперь я чувствовала себя не в своей тарелке. С другой, разноязыкий гул голосов, среди которого преобладала, конечно, немецкая речь, меня в некотором роде оглушил.
Нет, в самолёте большая часть пассажиров тоже говорила по-немецки, но там я отвлекалась на разговор с детьми, а потом — с нашим соседом по ряду Максимом. Так что немецкая речь, можно сказать, прошла мимо меня. А теперь я стояла, хлопая глазами и не зная, что делать.
М-да, оказаться в чужой стране, без знания её языка — хорошего мало. Ясен пень, мой дядя, прикованный к постели, встретить нас не имел никакой возможности. Он долго извинялся по телефону, но я сказала, что ничего страшного, сами доберёмся.