– Ты хорошо спал прошлой ночью? ― спрашивает она, проводя подушечкой пальца по татуировке с фамильным гербом Келли на моей груди.
– Ты должна усвоить одну вещь обо мне: я не веду светских бесед по утрам. Я не веду светских бесед, и точка.
– Тогда что ты делаешь по утрам? ― невинно спрашивает она, как будто секс прошлой ночью не дал ей никаких подсказок.
Я нежно провожу костяшками пальцев вверх и вниз по ее голой спине, пока ее кожа не покрывается мурашками.
– Все зависит от ситуации, ― отвечаю я.
– От какой?
– От того, есть ли у меня красивая женщина, лежащая обнаженной рядом со мной в постели.
– Ты думаешь, я красивая? ― притворно радуется она, как будто никто никогда раньше не говорил ей этих слов.
Вместо того чтобы поглаживать ее несуществующее эго, я задаю ей более насущный вопрос. Который гораздо больше интересует меня и мой член.
– Насколько ты больна?
Как по часам, на ее щеках появляется пунцовый румянец.
– Я в порядке.
– Я не об этом спрашивал.
– Немного болит.
Я мгновенно нахмурился.
– Почему? ― с любопытством спрашивает она, отводя палец от моей татуировки, чтобы провести им по моим нахмуренным губам.
Я шлепнул ее палец с большей силой, чем требовалось, и взял ее запястье в свою руку.
Ее глаза расширились в тревоге, все ее тело напряглось от моей внезапной реакции.
Чтобы смягчить удар, я подношу ее запястье к губам и нежно целую его внутреннюю сторону. Это заставляет ее прижаться к моему телу, как будто молчаливого извинения для нее достаточно.
– Я не хотел тебя напугать, ― говорю я ей совершенно серьезно.
– Это не так.
Я вскинул бровь, называя это заявление чушью.
– Хорошо, ты пугаешь. Но только не сейчас. Не после… ну, ты понимаешь.
– Ты имеешь в виду после того, как мы трахнулись?
– Да. После этого. ― Она снова краснеет, и я думаю, что какая-то часть меня становится полноценным наркоманом, когда речь заходит о ее застенчивых улыбках и раскрасневшихся щеках.
Это чертовски затягивает.
Настолько, что я хочу, чтобы все они были только для меня. Не желая слишком долго размышлять о причинах этого или рискуя разозлиться так рано утром, я переворачиваю ее, чтобы она легла на спину, и мое тело нависает над ее телом.
– Насколько тебе больно? ― повторяю я.
– По шкале от одного до десяти? ― поддразнивает она.
– Да.