Нэвил взял оба письма.
– Флер, я сделаю, как ты желаешь. Но, прошу… нет, умоляю, постарайся, чтобы твои плохие предчувствия не оправдались. Мне будет бесконечно жаль. Ты же знаешь…
– Нэвил, я буду очень стараться, – грустная улыба тронула её красивые губы, – Это всего лишь небольшая предосторожность… на всякий случай. Не переживай за меня, друг мой. Всё будет так, как предназначено свыше. Я хочу, чтобы ты знал, я счастлива, что в когда-то чужом для меня королевстве, я обрела такого друга, как ты. Я помню, как ты читал мне те сказки, и всегда помнила, что ты сказал тогда. А ещё, я всегда знала, что ты так и сделаешь, если я однажды попрошу… Это всегда давало мне силы жить, – Флер потянулась, взяла герцога за руку и прислонилась к ней лбом, – Ты – необыкновенный, чудесный человек. Королю очень повезло, что рядом с ним есть ты. Надеюсь, так будет всегда. Теперь иди, прошу тебя. Этот разговор нагнал на меня тоску, – она отпустила его руку, и огромные глаза цвета горького шоколада заблестели от навернувшихся непрошеных слёз.
Отчего-то грудь герцога, словно железный обруч стянул. Где-то в горле появился противный вязкий ком, стало трудно дышать. Он легко поцеловал тонкие пальчики Флер, а затем, чуть поколебавшись, обхватил её подбородок сильными пальцами, заставляя королеву поднять голову, нежно коснулся губами её таких желанных губ, задержался на несколько долгих мгновений, запоминая их вкус, и быстро покинул покои.
В глубине души герцога взвыла мрачная тоска. Нэвил абсолютно точно понял, королева Эборна только что лично попрощалась со своим советником…
Королева проводила взглядом Нэвила. Отложила книгу в сторону и слегка хлопнула по колену:
– Рок, – позвала тихо.
Пёс тут же поднялся и положил тяжёлую голову на указанное место, уткнулся носом в большой живот, внимательными влажными глазами уставился в глаза королевы, ожидая ласки.
– Прости, дружок, – Флер положила руку на широкий лоб, с нежностью потрепала жёсткую шерсть, – с каждым днём мне всё тяжелее гулять с тобой. Ничего, скоро всё изменится, – королева с любовью и нежностью погладила живот, – и мы с тобой ещё поиграем в парке.
Пёс тяжело вздохнул и лизнул руку любимой хозяйки. Он подождёт. Он всё понимает.
40. Роды
Отдав себя, ты сохранишь навеки
Себя в созданье новом — в человеке.
У. Шекспир
Схватки начались ночью. Сначала всё было терпимо, и фрейлины, выдернутые из спален, счастливо улыбались, переговаривались, помогая Флер переодеться и подготавливая кровать. Затем пришла повитуха, и всё завертелось. Роды шли медленно. Когда схватки начали доставлять Флер сильную боль, его величество бесцеремонно выставили за дверь, не обращая внимания на протесты и угрозы.
И вот его величество уже пять часов сидел в гостиной под закрытыми дверями покоев своей королевы. Его лицо осунулось, а непослушные руки подрагивали. Ещё никогда ему не было так страшно. Ему никто ничего не говорил. Лишь иногда из-за двери слышался тяжёлый протяжный стон Флер. И тогда его величество начинал беситься – метаться, как раненый зверь, и бить кулаками в каменные стены, сбивая костяшки в кровь. Наконец, из комнаты вышла бледная растерянная повитуха.
– Ваше величество, королева очень слаба, – усталая женщина прятала глаза, – Я не могу остановить кровь. Вы должны быть готовы…
– К чему?!! – взревел Фернан, хватая за горло уставшую женщину и припечатывая её к каменной стене. – Говори! Или, клянусь, убью прямо здесь!
Герцоги Милонский и Арельский схватили короля за руки, стараясь разжать железную хватку.
– Ваше величество, прекратите! Вы же её чуть насмерть не придушили!
Фернан нехотя отпустил повитуху и рыкнул:
– Лекарей сюда! Всех! И не дай Бог с моей королевой что-то случится…
Всем лучшим лекарям, во главе с Мэрдоком, заранее приказали прибыть во дворец и быть готовыми в любую минуту. Уже неделю они жили в Эрителле. Когда им сообщили, что роды начались, они собрались и ожидали в одной из гостевых комнат. Так что, буквально через несколько минут трое серьёзных мужчин с чемоданчиками, в которых прятали инструменты, вошли в покои королевы.
Время опять потянулось бесконечно долго… Из покоев Флер периодически выбегали фрейлины за горячей водой или чистыми простынями. Наконец, из комнаты послышался крик младенца. Но на лице короля не отразилось ни радости, ни облегчения. Когда Мэрдок вышел из покоев с перепачканными кровью закатанными по локоть рукавами белой рубахи, на его лице отражалась безмерная скорбь…
Фернан всё понял без слов и, по-звериному зарычав, молнией метнулся в покои Флер. У стены горой лежали простыни, перепачканные кровью. Их было так много… Их боялись выносить, чтобы не спровоцировать короля. Казалось, комната пропиталась тошнотворным металлическим запахом.
Королева лежала на кровати бледная до голубизны, с посиневшими губами. В огромных глазах цвета горького шоколада уже затухала жизнь. Прекрасные тёмно-каштановые локоны разметались по подушкам, прилипли к мокрому от пота лбу. На покрывале, которым накрыли королеву, уже проступали бурые пятна. Кровь не хотела останавливаться.
– Нет, нет, нет…– словно в горячечном бреду быстро бормотал Фернан, осыпая ослабшие тонкие руки поцелуями, касаясь своими губами холодных губ жены, – Не смей опять бросать меня! Слышишь? Ты не можешь вот так уйти! Не можешь! Только не ты. Любовь моя! Флер! Нет, нет, нет…
Фрейлины плакали, мужчины отворачивались, тайком вытирая слёзы. Герцог Милонский бросился вон, чтобы не зарыдать в голос.
– Фернан…– тихо прошептала королева, – прости меня...
– Нет, Флер, нет, любимая, нет! Не смей меня бросать! – король обсыпал её ещё живое лицо быстрыми колючими поцелуями, целовал холодные губы, словно стараясь вдохнуть в неё жизнь, отдать ей свои силы.