Ее голос больше не был звонким и повелительным. Не был настойчивым. Не был громким. Его вообще трудно было назвать голосом, во всяком случае, теперь Татьяна вряд ли распознала бы в нем обычные напористые нотки. Туго повязанная концами назад косынка скрывала волосы.
– Мы можем постоянно поддерживать тепло в буржуйке? Бабушка мерзнет.
– Нет! – отрезала Даша, приподнимаясь на локте. – Откуда взять дров? У нас едва хватает, чтобы натопить комнату по вечерам. Вспомните, сколько мы уже не топили голландку!
«С тех пор как в последний раз приходил Александр, – подумала Татьяна. – Он всегда достает где-то дрова, и в комнате становится тепло».
– Нужно попросить ее топить буржуйку целый день, – потребовала мать, ломая руки.
– Да, но тогда скоро у нас совсем не останется дров, – возразила Татьяна.
– Но так она умрет от холода. Неужели не видишь, она едва ходит.
Даша кивнула:
– Даже не поднимается, чтобы поужинать. Таня, может, определить ее в твою больницу?
– Можно попробовать. Но вряд ли найдутся свободные койки. Все занято детьми и ранеными.
– Спроси завтра, хорошо? – сказала мама. – В больнице по крайней мере теплее. Там все еще топят?
– Три отделения закрыты, – вздохнула Татьяна. – Осталось только одно и то переполнено.
Она встала и пошла к бабушке. Одеяла свалились с нее, и она была прикрыта только пальто. Таня подняла одеяла, закутала бабушку и встала на колени у ее кровати.
– Бабушка, поговори со мной, – шепнула она.
Бабушка едва слышно застонала. Татьяна положила ладонь на ее лоб.
– Совсем сил не осталось?
– Почти…
Татьяна растянула губы в невеселой улыбке:
– Бабушка, в детстве я так любила сидеть рядом, когда ты рисовала. Запах краски забивал все, твой халат был весь покрыт цветными пятнами, а я старалась подобраться поближе, чтобы тоже измазаться. Помнишь?
– Помню, солнышко. Ты была такой чудной малышкой!
– Когда мне было четыре, ты научила меня рисовать банан. Я в жизни не видела бананов и не знала, как их рисовать.
– Но ты все прекрасно поняла. И банан получился как настоящий, хотя ты в жизни их не видела. О Танечка…
Она замолчала.
– Что, бабушка…
– Ах, снова стать молодой…
– Не знаю, заметила ли ты, но и молодые не так уж стойко держатся.
– Не они, – покачала головой бабушка, приоткрыв глаза. – Ты.
Наутро Татьяна принесла два ведра воды и отправилась в магазин, а когда вернулась, бабушка уже была мертва. Лежала на диване, накрытая одеялами и пальто, холодная и неподвижная.
– Я пошла будить ее, но уже было поздно, – плакала Марина.
Женщины собрались вокруг умершей.