– Я не хочу говорить с тобой сейчас! – крикнула Татьяна, отступая еще на шаг. Глаза ее были полны слез, губы дрожали, но она все же сумела выговорить: – И вообще никогда!
– Таня, позволь объяснить…
– Нет.
– Хотя бы секунду…
– Нет.
– Таня…
– НЕТ!
Она подошла к нему, сжав зубы и не доверяя себе: слишком велико было желание ударить его. Кулаки непроизвольно сжались. Поверить невозможно, что она способна ударить Александра…
Он посмотрел на эти крошечные побелевшие кулачки и сказал грустно, неверяще:
– Ты обещала простить…
– Простить тебе, – прошипела Татьяна, не вытирая катившихся по лицу слез, – храброе и равнодушное лицо. – Она застонала от острой боли, казалось, поселившейся в ней навеки. – Но не храброе и равнодушное сердце!
И прежде чем он успел ответить или остановить ее, Татьяна вбежала в подъезд и одним махом взлетела по ступенькам.
Отец лежал на полу в коридорчике, все еще пьяный и без сознания. Мама и Даша плакали в комнате. Татьяна наспех смахнула слезы. Господи, неужели это никогда не кончится?
– Таня, что за ужас! – прошептала Марина. – Ты не представляешь, что наделал Александр. Взгляни на стену!
Она почти восторженно показала на валявшиеся на полу обломки штукатурки.
– Он сказал, что своим пьянством твой папа губит семью как раз тогда, когда нужен ей больше всего. Что он не выполняет своего долга по отношению к людям, которых обязан защищать, а не калечить. Надвигался на твоего отца, как танк! И кричал на весь дом: «Куда ей податься, если на улице в нее стреляют фашисты, а в доме собственный отец пытается ее убить!» Таня, его было невозможно унять! Он велел твоей матери положить отца в больницу! Сказал, что мать обязана заботиться о своих детях. Твой папа едва на ногах держался. Но все же попытался его ударить. Александр схватил его за плечи и швырнул в стену, а потом выругался, плюнул и выскочил за дверь. Как только не убил! Клянусь, я думала этим кончится! Не поверишь!
– Почему же, поверю, – протянула Татьяна.
Александр носил в сердце память о своем отце. О матери. О своей судьбе. Татьяна была единственной в мире, кому он доверял, поэтому она помогала ему нести этот крест. На какое-то мгновение она забыла о своих чувствах и думала только о нем и даже злиться стала меньше.
– Он лишился чувств от боли? – спросила Татьяна, садясь на диван.
– Скорее от страха. Таня, ты меня слышишь? У Александра было такое лицо, словно он сейчас прикончит твоего отца.
– Я слышу, – обронила Татьяна.
– О Таня, – шепнула Марина, очевидно, не желая, чтобы остальные догадались, – что вы теперь будете делать?
– Не пойму, о чем ты. Лично я собираюсь помочь папе.
Папа все еще не пришел в себя, и Метановы забеспокоились.
Мама предложила попробовать положить папу в больницу на несколько дней и дать как следует протрезветь. Татьяна посчитала, что это неплохая идея. Папа вот уже много дней не выходил из пьяного ступора.
Она попросила Петрова помочь отнести отца в Суворовскую больницу, при которой был вытрезвитель. На Греческой, где работала Татьяна, такового не имелось.
Все вместе они донесли отца до вытрезвителя, где его положили в одну палату с еще четырьмя пьяницами. Татьяна попросила губку и воды и обтерла лицо отца, а потом посидела несколько минут, держа его безвольную руку.
– Мне очень жаль, папа, – вымолвила она.
Он не ответил. Она посидела еще немного, настойчиво добиваясь ответа. Наконец он застонал. По-видимому, это означало, что он приходит в себя. Мутные глаза приоткрылись.
– Я здесь, папа, – повторяла она. – Я здесь.