— Значит, мы теперь вернулись обратно к собственности? — мое посткоитальное блаженство испаряется. Я поднимаюсь и иду к своей одежде. — Знаешь, что? Не хочу я с тобой сейчас разговаривать.
— Что ты делаешь?
— Одеваюсь. Я должна проверить свои ловушки.
Он встает на ноги и выхватывает из моей руки одежду.
— Тебе нельзя отправляться на охоту. Уже сейчас ты можешь носить под сердцем моего ребенка. Нашего ребенка.
О, нет, он ведь не бросил мне только что в лицо идею «босой и беременной лучше-ка заняться делами на кухне».
— Ты правда хочешь увидеть, как у меня голова взорвется, да?
Он не одобрительно хмурит брови.
— Я ни за что не желал бы причинить тебе вред…
— Аааа! — я вскидываю руки. — Просто замечательно. Тебе обязательно нужно быть таким? — я тыкаю пальцем ему в грудь — что оказалось довольно-таки больно, потому что чертова штуковина покрыта защитным слоем. — Между нами ничего не изменилось, за исключением того, что мы чуток потрахались как кролики. У нас был секс, вот и все. Я не стала твоей чудо-собственностью, а ты словно по волшебству стал моим мужем. Мы такие же, какими мы и были, а это означает, что мы — два придурка, которым нравится ссориться друг с другом. Мои охотничьи навыки не пострадали от твоей спермы. Я знаю, что вокруг много опасностей. Ты помнишь, что я тащила твое искалеченное тело целые три чертовы мили по снегу (Прим. ок.5 км)?
Он скрещивает руки на груди.
— Ну да, так я и думала, — я жестом указываю на вход в пещеру. — Так что теперь я пойду и поймаю для нас завтрак. Ты можешь сидеть здесь и словно троглодит изо всех сил бить себя кулаком в грудь или что-то в этом роде.
Я направляюсь, чтобы забрать свой лук, но он хватается за него, прежде чем мне удается перебросить его через плечо. Я свирепо смотрю на него.
Когда Рáхош начинает говорить, говорит он вполголоса и очень серьезно.
— До того, как ты появилась здесь, в этом мире, у меня не было ничего, ради чего стоило бы жить. Я охотился. Я существовал. Мне не к чему было стремиться. А теперь здесь ты, и уже сейчас ты можешь носить под сердцем моего ребенка, — он стискивает челюсти. — Я знаю, что ты отлично справляешься. Проблема не в тебе. Она во мне. Этот мир слишком опасен, и одна только мысль, что ты, одна-одинешенька, где-то там, в дикой природе, это — гораздо больше, чем я в силах вынести, — он так долго и так пристально смотрит на меня, что мне кажется, у него челюсть переломится от силы стискивания зубов. — Если я потеряю тебя, — наконец хрипло проговаривает он, — У меня не останется ничего.
И потому, что мое сердце как зефир, я смягчаюсь. Я протягиваю руку, чтобы похлопать его по щеке, но при моем прикосновении он наклоняется, и это превращается в ласку.
— Рáхош, я серьезно. Я знаю, как позаботиться о себе.
— Как и я. Тем не менее, меня одолела стая мэтлаксов.
Ладно… в его словах есть смысл.
— Ну, тогда пошли со мной. Можем поохотиться вместе, — я киваю ему головой. — Если чувствуешь, что справишься с этим.
— У меня идея получше, — шепчет он и выхватывает лук из моих рук. — Мы можем есть и копченое мясо. Ты вернешься в постель и позволишь мне заполнить твое мягкое влагалище моим твердым членом, — его руки обнимают меня за талию, и он притягивает меня к себе. В тот момент, когда мы соприкасаемся, наши воши начинают резонировать. — А завтра мы отправимся на охоту. Вместе.
Трудно долго злиться на парня, когда он гладит твою кожу, и от этого всем телом ощущаешь пронзающее желание. На мгновение я задумываюсь.
— А что с моими ловушками?
Он смотрит на вход в пещеру.
— Идет снег. Что бы там ни было, это может там оставаться замороженными еще на один день.
— Ммм, — я притворяюсь, что обдумываю. Там и в самом деле нечего делать. Моя вошь несется со скоростью мили в минуту, и я знаю, что уже влажная между ног от потребности. Я поднимаю глаза на него. — Если мы собираемся стать парой…
— Нет никакого «если». Мы и есть пара, — настойчиво утверждает он.
— Тогда мы должны быть равными партнерами, — говорю я ему. Я провожу ладонью по его великолепной, обнаженной груди, а затем двигаю рукой вверх к его шее, лаская его затылок. — Нет такого понятия, как собственность. Ты мой так же, как и я — твоя. Уяснил?
— Я твой, — соглашается он. — Целиком и полностью.
— Тогда и я тоже могу быть твоей.