– Да есть, есть, – говорит мужчина и дурашливо усмехается. – Выйдете из комнаты, пойдете вправо и там найдете ванную и туалет.
– Под чем нам спать?
– Жена сейчас принесет вам свежевыстиранные пледы, подушки и полотенца.
– А кондиционер? – Зейнаб сама смеется над вопросом, который задает.
– А на что он? Чтобы только жужжало? Во дворе свежий воздух, оконце приоткрыть – и сразу же есть чем дышать.
– О’кей, сегодня, конечно, останемся здесь, у нас нет другого выхода, но завтра…
– Завтра господин будет просить меня о том, чтобы остаться тут еще пожить, ведь во всем Тунисе места сейчас не найти. У границы с Ливией каждое место в отеле на вес золота. – Арендодатели своего не упустят. – Какой-то задаток хорошо было бы получить…
Утром Зейнаб просыпается совершенно разбитая. У нее болит каждая косточка, а о позвоночнике лучше не вспоминать. Но все же через маленькое оконце проникают лучи солнца, а свежий воздух приятно ласкает лицо. Тихонько, на цыпочках, чтобы не разбудить своих спящих парней, она подходит к окну и через полосы жалюзи наблюдает, что там снаружи. Видит ухоженный огородик, в котором заботливой рукой посажены помидоры, картофель, зелень и целая грядка хариссы. Между цветочными грядками прохаживаются куры, очищая территорию от червяков и всяких насекомых. У дощатого забора лежит толстый ленивый кот и греется на солнце. За делянкой должен быть, пожалуй, сарай для скота. Об этом свидетельствует запах, доносящийся оттуда. «Как у моей бабушки под Гарьяном», – с сентиментальным чувством вспоминает Зейнаб. Обычное пустынное селение.
Она решает пойти в туалет и ванную, потому что вчера так боялась темноты, что пописала за углом дома. Руки и лицо протерла дезинфицирующими салфетками. В длинной рубашке с косметичкой под мышкой и полотенцем, переброшенным через руку, Зейнаб трусит к умывальнику снаружи дома. «Только бы не было червяков», – молится в душе она. Впрочем, туалет – это вполне чистая уборная в турецком стиле с верхним небольшим душем, прицепленным по правой стороне. Но туалетной бумаги нет, что объяснимо в традиционном арабском доме[85].
«Я уже от этого отвыкла, нужно будет купить», – решает женщина. На одной из стен вмонтирован умывальник, на котором стоит бутылка с дезинфицирующим мылом. На стене – зеркало, а рядом – вешалка с маленьким чистым полотенцем. В ванную есть отдельный вход. Конечно, Зейнаб не рассчитывает, что в ней есть ванна, но находит то, что может послужить душем, – железную трубу, выходящую из стены и заканчивающуюся разбрызгивателем; посередине – дыра, в которую выливается вода. К стене даже прикреплена металлическая решеточка для косметики. Червяков нет, а старый кафель на полу так выдраен, что даже утратил оригинальный цвет.
Освеженная Зейнаб входит в комнату и видит мужа, с трудом заворачивающего дрыгающего ножками сынка. В комнате витает запах свежей еды.
– Что это за вкусности? – Женщина подскакивает к столику, на котором стоит большой поднос.
– Хозяйка принесла, – хмуро отвечает муж.
– Это что? Плохо?
– За десять долларов. – Именно в этом причина его злости.
– Трудно кормить чужих людей даром!
Зейнаб одной рукой берет малыша и прикладывает его к набухшей груди, а другой берет домашние вкусности.
– Даже не думала, что я такая голодная, – смеется она довольно, чувствуя, как к ней возвращаются силы и хорошее настроение.
– Это радует. – Мохамед целует жену в голову, наслаждаясь свежим запахом шампуня и духов. – Все будет хорошо, – утешает он ее, но скорее старается добавить отваги себе.
– Наверняка! Я девушка из деревни, мне тут нравится!
Супруги акклиматизируются в чужих условиях, и, как всегда у молодых, их силы начинают быстро восстанавливаться. Хозяйка кормит прекрасно, подавая еду три раза в день по десять долларов каждый раз. Еда натуральная, свежая и типично арабская. На завтрак они получают лебен, такой густой, что его можно резать ножом, теплые хлебные лепешки, овощи и оливки, масло и мисочку с тимьяном или яичницу из домашних желтеньких яиц. Бывают и козий сыр, и молоко. Обед состоит из достаточно водянистой пикантной шорбы и кускуса с большим количеством овощей и маленькими кусочками мяса. На ужин им подают свежеиспеченные бурики или дрожжевые булки с медом или домашним джемом из опунции. Все сделано из продуктов, которые у жителей деревни есть на маленькой ферме. Каждые пару дней хозяин привозит для них большой арбуз или дыню с собственного поля в глубине материка. Эти фрукты он дает им даром. В беззаботном безделье проходят почти две недели.
– Безопасно ли в Тунисе после переворота? – спрашивает Мохамед крестьянина, с которым он сидит на верблюжьей попоне под оливковым деревом.
Хозяин дома курит гашиш и с удовольствием беседует с постояльцем.
– Ну а как же! Ничего не происходит, спокойствие, тишина и постепенные реформы. У нас не так, как у вас.
Старый мужчина гордится культурой и превосходством своего народа.
– А у вас хотят всех убить! – презрительно кривит он губы и сплевывает.
– Да, вы правы. В Ливии ситуация вышла из-под контроля. Каддафи – это психопат. Он добровольно власть не отдаст.
Мохамед становится грустным.
– Да, да, мы знаем этого типа. Мы же, в конце концов, ближайшие соседи, а он многократно ссорил наши народы. Только жаль мне обычных ливийцев, таких, как ты и твоя семья.
Он наклоняется и похлопывает молодого человека по щеке.
[85] Арабы традиционно моются после каждого визита в туалет; делают это левой рукой, потому что не нужно ею брать еду.