– Я должен бояться или радоваться? – шутит он.
– Посмотрим. Во-первых, они приходят на ужин к нам. Пусть у них отпадет челюсть.
– Ой, кто-то хочет прихвастнуть богатством… А говорила, что ты в нем не заинтересована.
– Потому что так и есть, но ведь мать, едва узнав, что мой муж – араб, сразу же принялась жалеть меня!
Черты лица Хамида становятся строгими.
– А позже пришла к выводу, что если ты был в Йемене, то должен быть страшно бедным, – продолжает Марыся, – или же саудовским преступником, или прямо террористом, если выехал в эту страну.
– О черт, почему ей это пришло в голову? Или она знает мою фамилию?
– Скорее нет, а если даже знает, то к убогим твою семейку причислить нельзя. Не имею понятия, откуда она все это взяла. А может, снова стереотипы, ведь постоянно пишут, что Йемен – это самая бедная страна в регионе. В прессе даже печатаются письма террористов из Саудовской Аравии, которые там прятались, скрываясь от местного правосудия. Так она и насочиняла себе в своей блондинистой голове.
– Только без публичной критики блондинок. Они не всегда такие глупые, какими кажутся. Стереотипы! – Он показывает на нее пальцем, довольный, что поймал на том, что Марыся сама критикует.
– Хорошо, возвращаемся к сути дела. Когда они придут к нам, то их жаба задавит от зависти. Может, наберутся немного почтения к вонючим, грязным арабам, то есть к нашей паре, – смеется она, представляя выражение лиц семейки.
– А сейчас поддерживаю, но не согласен по поводу «грязных».
Марыся бросает в него подушкой, при этом ее голые увесистые груди кокетливо колышутся.
– Может, еще раз чем-нибудь бросишь? – Хамид протягивает к ней руки.
– Эй, не отвлекай меня! Сейчас самое главное. Мы не выдержим с ними беседы с глазу на глаз, а значит, было бы неплохо пригласить Кингу и Амира. Они не такие занудные, как казалось вначале, только у нее немного грязный язык, но ведь никто не идеален.
– Ты пару раз с ней даже о чем-то договаривалась, – вспоминает Хамид. – Помню, как-то отправилась с ней к гинекологу. Кстати, вместо того, чтобы, как положено, пойти туда со своим мужем.
Он вдруг становится серьезным.
– Что касается вопроса нашей плодовитости или, скорее, бесплодности, она, как мне кажется, лучше осведомлена, чем я.
– Это бабские дела! – упрямо заявляет Марыся. – Здесь даже если захочешь в туалет, то должен сделать это с махрамом[5]. Это очень стесняет и просто ненормально! – злится она.
– Не будем возвращаться к этой теме, у меня, по всей вероятности, совершенно другое представление. Я, в конце концов, стопроцентный паршивый араб, и у меня примитивное отношение к этой материи, – язвительно говорит Хамид и поджимает губы.
– В следующий раз пойдем вдвоем, обещаю.
Марыся примирительно приближается к мужу и прижимается к нему стройным телом.
– Не злись, хорошо?
– Ты знаешь, как меня задобрить.
Мужчина снова тянется к жене, и его глаза светятся любовью и нежностью.
– Обо всем уже договорились, значит, предлагаю остаток вечера посвятить себе, – искушает его Марыся.
– Я – за.
Хамид неотрывно смотрит на жену, и слюна наполняет его рот, как при виде пирожного.
– Кинга, как дела? – Марыся с самого утра решает связаться с приятельницей. – Можешь говорить? Никто тебе не свернет шею в посольстве?
– Свободна! Шеф вышел, у него какая-то важная встреча в министерстве. Ближайшие два часа отдыхаю. Подожди, сейчас тебе перезвоню со служебного. Почему мы должны платить за важные польские разговоры? – смеется она.
– Ты ничего не рассказывала Дороте о Хамиде, о его семье, фамилии и тому подобных вещах? – продолжает Марыся, сняв трубку.
[5] Махрам – мужчина-опекун (араб.).