Я вздохнула с облегчением, поднялась и пошла в ванную.
Конечно, я понимала, что он заботился обо мне, как о ребенке, выхаживал, пока я выздоравливала, купал, менял постель, но все же не могла переступить чувство неловкости в его присутствии, несмотря на благодарность.
Когда-то мы были близки. Я знала, что он любил меня. И я любила его. Почти… Но как я могла объяснить ему, что это было в позапрошлой жизни? Что, пройдя сквозь пламя, я изменилась, и ничто уже не будет для меня сиять так, как…
Я зарычала и, изо всех сил ударив в стену кулаком, разбила костяшки в кровь!
Некому было остановить мою руку.
Стиснув зубы, я взглянула в зеркало и замерла, сраженная. На меня смотрела незнакомка. Долгое время заживления оставило меня сильно похудевшей. Черты заострились, нежные губы были сжаты в непривычно жесткую линию. Но главное, чужие глаза на моем лице излучали бездонную ледяную силу!..
Место, где Кайл спрятал меня, было ни на что не похоже. И пока я приходила в себя и привыкала к новой жизни, это очень помогало — дом занимал меня, отвлекая необычностью, не отпуская в прошлое.
Все помещения прятались в скале над океаном, открывая миру только большие окна. Некоторые из них выходили на террасы, подобные той, где Кайл нашел меня на краю. Пространства было много, достаточно, чтобы не задыхаться от клаустрофобии, но вместе с тем дом выглядел уютным, теплым, обжитым.
Вход был лишь со стороны океана — там, где скала обнимала подковой уединенную бухту, и когда незаметная лестница убиралась наверх механизмом, дом становился практически недоступным. Было ли возможно подобраться к скале только по воде или существовала дорога и по суше тоже; где мы находились — на материке или на острове, я пока не знала. Но не потому, что от меня скрывали. Просто я не хотела задавать вопросов. Ни о том, зачем обычному человеку такой уединенный и защищенный от случайного вторжения дом. Ни о том, как ученый (пусть даже очень успешный!) смог позволить себе дорогостоящее строительство, какое, безусловно, предшествовало появлению его начиненного современной техникой убежища. Ни о том, почему Мойра не смогла помешать ему уйти. Ни о том…
Никаких вопросов!
Я воспользовалась шансом и сбежала от реальности.
Кроме нас двоих, здесь никого не было, и дом пронизывала почти осязаемая тишина, необходимая мне в этот момент больше, чем что-либо еще. Сквозь открытые окна вползал штиль с тонкими криками чаек, изнывающими под полуденным солнцем, входил равномерный шаг прибоя, подгоняемого легким ветерком, врывался грохот бури, пытавшейся сокрушить основание скалы, в которой мы укрывались!..
Но все равно это была тишина.
Первые дни мне не хотелось говорить. Время от времени я ловила на себе настороженный взгляд Кайла, впрочем, всегда сопровождавшийся теплой улыбкой, как только наши глаза встречались. Но с ним я могла молчать сколько угодно, не теряя доверия. Он понимал меня, как никто другой.
Ограничившись несколькими фразами и извиняющейся улыбкой, я уходила на утес и проводила там большую часть дня, вглядываясь в безбрежный простор. Кайл не отговаривал меня идти и не навязывался в компанию. Если он и боялся неожиданного помутнения моего рассудка, то я так и не узнала об этом: он боролся со своими страхами наедине. А на кухне встречал меня со спокойной доброжелательностью, будто стоять над обрывом весь день было в порядке вещей.
Вид океана — зеркально — гладкого, шипящего волнами или кипящего от негодования — исцелял меня по капле. С каждым возвращением в дом я все больше становилась собой…
И как бы мне ни хотелось замереть, наслаждаясь этой тишиной, я понимала, что так не может продолжаться бесконечно.
Пришло время для вопросов.
Спустя неделю, как я очнулась, и почти три недели, как была в доме Кайла, мир снова повернулся ко мне новой гранью.
— Я бы очень хотел сказать, Диана, что могу предложить тебе спокойную счастливую жизнь… — хмуро начал Кайл.
Было утро, и после завтрака мы, взяв с собой по чашке кофе, вышли на мою любимую террасу.
— И если счастье я могу пообещать, по крайней мере сделаю все, зависящее от меня, ты знаешь это, то покоя со мной не будет.
Он замолчал, обреченно глядя в сторону. Но отсутствие покоя не казалось мне чем-то необычным, и я лишь улыбнулась, подбадривая его для продолжения разговора.
— Как ты, наверное, уже поняла, мое основное занятие — не научные исследования. Это скорее мое прикрытие. Хотя в химии я весьма силен и имею интересные разработки, помогающие мне в основном деле.
И после паузы, будто собравшись с силами, он наконец признался:
— Я — охотник.
В ответ я лишь вопросительно подняла бровь. Охота, конечно, опасное занятие, но не до такой же степени, чтобы делать столь длинное и отвлеченное вступление! Да и при чем здесь химия?
Он понимающе кивнул и уточнил:
— Я охочусь на подобных Кристофу.
— Что?! — мне показалось, я ослышалась.