— Если хочешь — конечно!
Я села рядом, помолчала немного, потом начала тихо:
— Лан, я понимаю, ты расстроен, но все-таки надеюсь, что ты поймешь и примешь произошедшее…
Его взгляд вдруг изменился, в нем появилось что-то странное… надежда? Лан покачал головой, а затем тихо спросил:
— Значит, тебе не все равно? Тебе не безразличны мои чувства, мысли? Почему? Из-за Рейна? Потому что он твой друг?
— Знаешь, я вообще-то надеялась, что и ты считаешь меня своим другом, — растерянно проговорила я, — это ведь нормально, что друзья хотят уберечь тебя от боли… А я чувствую, что тебе плохо, прости… Ели хочешь, я уйду…
Он вдруг улыбнулся, растерянно, как-то по-детски:
— Нет, что ты! Останься, прошу!
Провел рукой по волосам, вздохнул судорожно и прямо посмотрел на меня:
— Лин, скажи, что ты обо мне знаешь?
Я взглянула на него растерянно:
— Мало что, ты не рассказывал…
— Я никому не рассказывал, — прервал он, — даже Рейну, но тебе расскажу…
Его голос был тих и как-то безжизнен, только изредка в нем прорывалась боль:
— Я единственный ребенок у своих родителей. Никогда не понимал, зачем они поженились и были ли у них когда-нибудь чувства друг к другу. Впрочем, если когда-то и были, то только у отца к матери, а вот она… Моя мать ярчайшая представительница великосветских тари, холодных и стервозных. Меня она никогда не любила, а отец… Он пропадал на службе, возможно, потому что в нашем доме всегда было холодно и пусто… Я рос, и все время пытался понять: почему меня не любит мама? Почему папа интересуется только моими успехами в учебе и всегда держится холодно и отстраненно? Что со мной не так? В чем я виноват?
Он отвернулся, затем вздохнул и продолжил:
— Иногда мне казалось, что меня и вовсе нет. Так, тень, заводная кукла, к которой никто не испытывает никаких чувств, да и как можно любить или ненавидеть тень? К двенадцати годам я почти превратился в такую тень, а потом… потом меня отправили на лето в загородное поместье. А по соседству находилось поместье родителей Рейна, и как-то раз он пролез сквозь дыру в заборе и отправился знакомиться со мной. Это было так странно: кому-то я был интересен, просто так, сам по себе! И я вдруг понял, что еще живой…
Я взяла его руку в свою, он пожал мне пальцы и слабо улыбнулся.
— Лин, ты ведь знаешь родителей Рейна, и видела, как они любят друг друга?
Я кивнула, улыбнувшись.
— Рейн познакомил меня с родителями, и я начал у них бывать. И отогреваться душой. Знаешь, я только тогда понял, что не виноват в том, что мои родители так относились ко мне. Вот только живым я себя чувствовал только рядом с Рейном, а потом возвращался домой и снова превращался в тень…
Он вдруг усмехнулся:
— Знаешь, иногда мне так хотелось выкинуть что-то совершенно нелепое и безумное, чтобы стереть это холодное светское выражение на лице родителей! Вот только я понимал, что тогда я могу потерять возможность общаться с Рейном…
— Ох, Лан… Я понимаю тебя, правда, — с чувством сказала я, вспоминая ледяные, оценивающие взгляды отца, матери и Варрэна. Пожалуй, настоящая Рина чувствовала себя таким же призраком…
— В семнадцать лет нас представили ко двору, и я с удивлением заметил, что на меня обращают внимание больше, чем на Рейна. Я никак не мог этого понять: мне всегда казалось, что в нем есть что-то необычное, яркое…
— Есть, — кивнула я, — только чтобы это увидеть, нужно смотреть сердцем!
— Хорошо сказано! Словом, у меня было несколько интрижек, пустых, не оставляющих после себя ничего светлого.
— Ни уму, ни сердцу, — пробормотала я.
— Интересное выражение, но очень точно выражающее ситуацию. Именно так все и было, а потом случилась эта мерзкая история с Сатией. И Рейн словно сам омертвел… Кто знает, что было бы с нами, если б Рейн не решил поступить в Академию!
— Рейн? — выделила я главное, — не вы оба?