Так я и крутился без сна почти всю ночь, лишь урывками проваливаясь в тревожную дрёму. То и дело поглядывал на дверной проём, на тонкую полоску света под дверью, пытаясь угадать, не начинает ли светать.
Наконец, когда непроглядная тьма за дверью стала приобретать серый оттенок, не выдержал. Спустился с койки, наспех заправил, чтобы не оставлять беспорядка. Достал мешок с деньгами, крепко перевязал его и пошёл наружу.
На улице умылся ледяной водой, прогоняя остатки сна. Аккуратно сложил точильные камни в отдельный мешочек и был готов.
Сев на пенёк возле казармы, стал ждать охотников. За дальними хребтами небо уже вовсю серело, окрашиваясь в холодные тона. Оглядывался по сторонам, но лагерь ещё спал. Охотники, видимо, ночевали в доме Торгрима — в общей казарме я их видел только во время ужина, значит, появятся оттуда.
Мужчины вышли примерно через пятнадцать минут, бодрые и готовые к долгому пути. Брок в отличном настроении — тихо насвистывал какую-то мелодию, но, увидев меня, тут же скривился.
— Опять будем плестись с этой мелюзгой, — проворчал усатый, его взгляд недобро сверкнул, задержавшись на моём мешке, который был в руке. Невольно прижал добычу к себе.
Охранники у ворот молча кивнули нам на прощание, и тяжёлые створки со скрипом отворились. Шагнули наружу, и меня тут же сбил с ног ледяной ветер. За пределами частокола тот выл ещё яростнее, чем внутри. Но я почти не ощущал холода, научившись направлять внимание вниз живота, чувствуя, как скопленный там внутренний огонь разливается по телу глубоким теплом.
Йорн приказал держаться рядом с ним и не отставать, чтобы «поглазеть по сторонам», как в прошлый раз. Молча кивнул ему, и пошёл за воинами.
Спускаться было гораздо легче, чем подниматься. Вообще, ощущал себя другим человеком, хотя не прошло и недели с тех пор, как попал в лагерь. Очень многое изменилось — появились деньги и уверенность в собственных силах, в своём мастерстве.
Но изменилось и ещё кое-что: из редких разговоров охотников я впитывал новости из Оплота: староста мобилизовал ополчение — многие мужчины, до этого занимавшиеся хозяйством, бросили лопаты и взялись за копья. В деревне готовились к худшему — ждали нашествия падальщиков.
Троица провожатых были предельно внимательны — двигались быстро, но бесшумно, периодически замирая и вслушиваясь в звуки леса. Когда скалистые хребты закончились и мы ступили под тёмный полог хвойного бора, напряжение стало осязаемым. Йорн предупредил, что падальщики могут появиться внезапной волной, словно из под земли. Моя задача в случае чего — держаться за их спинами, не творить глупостей и ни в коем случае не пытаться бежать. Я молча кивал, стараясь запомнить каждое слово опытного воина.
Смотрел на одноглазого теперь совсем по-другому. После того, как своими глазами увидел, как эти трое вырезали десятки чёрных хитиновых тварей за считанные минуты, их сила перестала быть для меня абстракцией.
Снова в памяти всплыла та сцена у Обелиска: Кай, полный отчаянной надежды, и затем — пустота, полное отсутствие Дара. Вспомнил взгляд Йорна тогда — полный разочарования. Наверное, он хотел обучать сына своего лучшего друга, а потом, когда увидел, что мальчишка пуст, подумал то же, что и многие в деревне? Что Кай — вовсе не сын Арвальда? Это многое бы объяснило — его холодность и отстранённость, почти презрение ко мне.
Что ж, это просто данность. Я не Кай и не ищу одобрения. Главное, что сейчас шёл с ними, под защитой их клинков и в относительной безопасности.
В какой-то момент стал узнавать места — вот крутой изгиб тропы, за которым начинается резкий спуск. Здесь колея разбита колёсами телег, а справа — густые заросли того странного папоротника с кроваво-красными прожилками на листьях. Семенил за спинами охотников, невольно оглядываясь, и понимал — мы уже близко.
И тут случилось самое жуткое.
Тишину леса разорвал писклявый визг. Ударив по ушам, отразился от крон деревьев и, казалось, звучал отовсюду одновременно.
Охотники замерли как один, в одно движение обнажив мечи. Тут же шагнул ближе к спине Йорна. Это был звук падальщиков, но в нём появились новые ноты. К писку добавился какой-то трескучий скрежет, будто кто-то скребёт камнем по стеклу. Звонкий писк — и затем несколько секунд этого мерзкого клокотания.
Сердце ушло в пятки — снова увидеть тварей не хотелось… В памяти всплыли слова однорукого повара о том, что существа из окрестных пещер гораздо опаснее шахтных. Лихорадочно глазел на воинов, пытаясь прочитать по ним, что происходит — ждать ли нападения? Но лица мужчин были непроницаемыми.
Прошла, казалось, вечность. Визг повторился, но уже дальше. В какой-то момент командир, не сказав ни слова, плавно опустил меч и вложил в ножны. Мы двинулись дальше. Мужчины ничего не обсуждали — казалось, и не нужно было — следопыты понимали друг друга без слов, в отличие от меня.
После этого эпизода внутри заворочались тревожные мыслишки: Если падальщики кишат в лесах, что соседствуют с Оплотом, выпустят ли караван из шахты? Пусть даже с охраной. Усомнился, правильно ли поступил, оставив там своё добро.
— Охотник Йорн, — окликнул командира, когда деревья впереди начали понемногу редеть, и сквозь них пробились лучи солнца.
Тот не ответил, продолжая молча шагать вперёд, его единственный глаз внимательно сканировал лес. Обернулся лишь Брок. Увидев моё встревоженное лицо, мужик фыркнул.
— А почему падальщики полезли именно сейчас? — спросил то, что интересовало больше всего.
Усатый вновь фыркнул, бросив взгляд на одноглазого соратника, проверяя его реакцию.
— Не знаю, — резко отрубил Йорн, не оборачиваясь.
Я ожидал, что мужчина добавит что-то ещё, объяснит, но тот молчал, продолжая двигаться вперёд, будто меня не было. Неужели такой опытный воин и следопыт как он, действительно не знает причин происходящего? Поверить в это трудно, скорее, просто не хотел говорить.
— А что это вообще за твари? — решил сменить тактику и задать более конкретный вопрос. — Ясно, что существа живут глубоко в пещерах. Но почему они зовутся падальщиками, если нападают на живых? Падальщики ведь едят мертвечину. Не понимаю.
Говоря это, чувствовал странный интерес к этим монстрам и не только его. Просто хотелось поговорить с одноглазым охотником, и это было не совсем моё желание. Скорее мальчишки Кая, что шло из глубины его детской души — болезненная потребность в одобрении этого человека, лучшего друга его отца. Потребность, которой, как было ясно, не суждено сбыться.
К удивлению, Йорн замедлил шаг и впервые за весь разговор повернул голову вполоборота, бросив на меня быстрый взгляд.