— А то, что целая домница пошла в расход только ради твоей руды… это он тоже разрешил? — настойчиво спросил мужчина, подавшись вперёд.
Последствий избежать не удалось — враньё редко приводит к хорошему результату.
— Нет, — с трудом скрыл досаду, голос прозвучал глухо. — Такого указания не было.
— Так какого хрена ты своевольничаешь, щенок⁈ — прошипел бригадир. Он ткнул в меня костлявым пальцем. — Думаешь, можешь тут хозяйничать⁈ А⁈ Заточил десяток клинков и ходишь теперь, весь из себя важный⁈ Знай своё место, пацан! И в следующий раз спрашивай разрешения у меня! Усёк⁈
Не люблю, когда на меня кричат. Внутри закипел гнев, а гордость потребовала ответить резко, но её остудила холодная мысль — в чём-то мужик прав. Не во всём, конечно, но я соврал — поставил его в дурацкое положение перед его же подчинённым.
Внутри боролись самоуважение и вина. А что ещё оставалось? Плавить нужно было срочно, иначе не успел бы получить крицу до ухода охотников.
Сделал глубокий вдох, усмиряя гнев — конфликт здесь не нужен.
Решив признать неправоту, посмотрел Кнуту прямо в глаза без вызова. И это, кажется, подействовало на него сильнее, чем если б я начал орать в ответ.
— Я понял, Кнут. Ты прав, — произнёс ровно. Признавать вину всегда непросто, но порой необходимо. — Не нужно было так много на себя брать. Надо было тебя дождаться. Но пойми и ты, — чуть понизил голос, переходя от извинения к объяснению, — Я мог не успеть. Руда была, печь была, а времени до ухода — в обрез.
Выдержав паузу, добавил:
— Не хотел тебя обходить или унижать. Просто решал проблему. Но был неправ, что не поставил тебя в известность. Не держи обиду, вину свою признаю.
Теперь всё зависело от того, как старик воспримет сказанное.
Тот долго глядел на меня, затем шумно вздохнул.
— Ладно, — проскрипел бригадир, и злость уступила место усталости. — В одном ты прав, сопляк. Руду, что ты нашёл… нельзя в общую кучу кидать. Это всё равно что породистого жеребца на мыло пустить. Породу уважать нужно.
Кнут помолчал, ковыряя землю носком своего стоптанного сапога.
— Завтра уходишь? — спросил старик неожиданно.
Я кивнул.
— Ага. С охотниками, на рассвете.
Старик шмыгнул носом и, отвернувшись, смачно высморкался прямо на землю.
— А с крицей-то своей что делать станешь? — спросил мужик, беззлобно усмехаясь. — На горбу потащишь?
Я развёл руками.
— Сам вот голову ломаю. Как из неё шлак выбить, ума не приложу. Хотел вашими услугами воспользоваться, заплатить медяками молотобойцам… или тебе сразу, чтобы помогли. Да не рассчитал — сырьё только к ночи будет готово.
Говорил с искренней досадой, как есть. И вдруг, прямо во время разговора, в голове родилась идея.
— Слушай, бригадир… — шагнул к нему ближе. — А можно с тобой договориться?
Старик прищурился, взгляд стал внимательным и заинтересованным.
— Говори, чего удумал.
— Я крицу оставлю здесь. Вам. И под честное слово попрошу её обработать. Проковать, в нормальные слитки-болванки превратить. За работу заплачу, сколько скажешь. И… — сделал паузу, — … сверху ещё куплю у тебя пару слитков. Можно из обычной, менее чистой руды — неважно, я их на инструменты пущу. А эту, хорошую, — кивнул в сторону домницы, — потом в настоящий меч превратить попробую. Но не сейчас, сперва руку набить надо. А, Кнут? Можно попросить о такой услуге? На чистом доверии.
Смотрел на мужчину, затаив дыхание, предлагая сделку, основанную на доверии, с предоплатой.
Кнут долго молчал, почёсывая щетинистый подбородок, и глядя то на меня, то в сторону шахты, словно что-то прикидывал в уме.
— На доверии, значит… — протянул он наконец. — Хитрый ты, щегол. Ишь, как повернул.