— Конечно буду! — соглашаюсь без колебаний. Чему я точно успела научиться за свою прошлую жизнь, так это ждать. — Я буду ждать вас, пока вы не вернетесь. С победой или без победы — не важно. Главное, чтобы живой!
— Я обещал вам, что сделаю это! — Владимир Георгиевич снова целует меня. На этот раз увереннее. — И я не собираюсь отказываться от своих слов!
Действительно, невероятно прекрасно, когда мужчина держит слово. Но что делать, если одним словом он обещает, что мы будем вместе, а другим разлучает нас?
Какое-то время мы еще стоим обнявшись. Молча. Каждый думая о своем. Но у каждого это самое свое, безусловно, связано с нами.
— Прошу вас простить меня, Анастасия Павловна, но его высочество Николай Николаевич ждать не любит. Я и так уже сильно задержался. Я должен идти… — в его голосе слышу явное нежелание. Но он ничего уже не может сделать.
Точно, как и я.
— Как же много извинений для одного дня, — от обиды на обстоятельства хочется кричать. Но это ничем мне не поможет. Я должна смириться и отпустить моего князя. И надеяться, что все закончится хорошо.
— И тем не менее, я должен идти, — князь Тукачев кивает куда-то в сторону и, проследив за его взглядом, замечаю бегущего к нам солдата.
Значит великий князь действительно устал ждать. И лучше нам его не злить.
— Можно я вас провожу? — спрашиваю, надеясь на положительный ответ.
Не знаю, как здесь все заведено. Не знаю, можно ли княжне следить за уходящим войском и плакать по своему возлюбленному. Но я хочу это сделать.
— Я буду только счастлив, если вы пробудете со мной, как можно дольше, — кивает Владимир Георгиевич.
Удивительно, но с появлением солдата, князь мгновенно перестает быть романтичным и становится серьезным и даже немного суровым. Точно таким, каким я встретила его впервые.
— Владимир Георгиевич, его высочество ожидает вас, — докладывает солдат, с интересом косясь на меня.
— Спасибо. Я уже иду, — холодно отвечает князь Тукачев и, предложив мне локоть, идет в направлении большого шатра.
— Владимир Георгиевич, его высочество очень недовольны, — продолжает солдат, идя следом.
— С его величеством я сам как-нибудь разберусь, — кивает князь. — Вы лучше бегите на свое место. Мы скоро выступаем.
— Так точно! Будет сделано! — выкрикивает тот и тут же убегает прочь.
— Из-за меня у вас будут проблемы? — переживаю, наблюдая, как торопится исполнить приказ солдат.
— Я иду в самое страшное место, в которое только можно пойти в этом прекрасном месте, — морщится Владимир Георгиевич. — Его высочество не станет гневаться на будущего героя.
— А что будет, когда вы вернетесь? — не успокаиваюсь я. — Его высочество ведь может запомнить ваше опоздание.
— Я вернусь с победой, — машет он головой. — Разве можно судить победителей?
— Иногда мне кажется, что здесь возможно все, — тревога никак не покидает мое сердце. Мне не понятно, что именно меня тревожит. Но это что-то точно должно произойти.
Вместе, рука об руку, мы доходим к шатру, перед которым уже собралась большая часть армии. Перед стройными рядами, на красивой белой лошади, грациозно восседает Николай Николаевич. Он не выглядит недовольным. Но все же, кода замечает нас, становится хмурым.
— Мне пора, — поворачивается ко мне Владимир Георгиевич. — Долг и Родина зовут.
— Вы же помните, что обещали вернуться? — напоминаю на всякий случай.
— Я помню обещания, которые дал, — князь кивает и направляется к его величеству. Он не позволяет себе вольность и не целует меня на прощание. И от этого мне невыносимо горько.
Какое-то время я стою и наблюдаю за тем, как шеренга за шеренгой уходят солдаты под предводительством великого князя и моего возлюбленного — князя Тукачева.
Да, я не боюсь этого слова. Он именно возлюбленный. Ведь рядом с ним мне так хорошо, как не было никогда и ни с кем, ни в этой, ни в прошлой жизни.
А сейчас, когда он уходит на передовую, мне так больно, что хочется бежать следом, лишь бы находиться рядом.