— Здесь, — кротко отвечаю я, совершенно забывая о своей гордости. Его реакция слишком сильно меня цепляет. — А вы…
— Я вынужден был покинуть лагерь, — продолжает он за меня. — Прошу прощения, но я вынужден и сейчас вас покинуть.
Владимир Георгиевич кивает мне и уходит вслед за великим князем. Он толком так ничего мне и не объясняет. Оставляет меня в неведении, совершенно не позволяя понять, что же между нами происходит.
— Нет, вы только посмотрите, что он себе позволяет! — негодует рядом Серафим Степанович.
Но он говорит не о моем князе. Хотя его слова очень схожи с моими мыслями.
— Анастасия Павловна? — невероятно невовремя рядом звучит голос Ялмаза Кадира. — Вы уже приступили к работе?
— Что? Да… — отвечаю ему, неохотно отрывая взгляд от так сильно понравившегося мне образа. — Разве вы не спешите за его высочеством?
— Его высочество сможет обойтись и без моей скромной персоны, — улыбается он. — А сможет ли Серафим Степанович какое-то время обойтись без вас?
При последних словах мужчина смотрит на врача, все еще не отошедшего от визита великого князя.
— Прошу меня простить, но раненым Анастасия Павловна куда нужнее, чем здоровым, — рычит Серафим Степанович, явно не испытывая особой приязни то ли к просьбе Кадира, то ли к нему самому.
— Разве нет возможности позволить мне украсть вашу помощницу хотя бы на полчаса? — мой поклонник смотрит на врача взглядом хищника. Он явно не привык отпускать добычу из своих рук.
Но Серафима Степановича это только забавляет.
— Что же это вы, голубчик, удумали? — хмыкает он. — Считаете, коли княгиня наша по вкусу пришлась, так уж и воровать ее можно? А вот тут кукиш вам. Не положено у нас так. Вы сперва обождите, пока Анастасия Павловна дела свои кончит, а затем уже и подходите к ней. Да не с намерением украсть, а с предложением конкретным и полным уважения к ее особе.
— Вот оно как? — усмехается Кадир. Но делает это не зло, а с каким-то не скрытым энтузиазмом. — Люблю я вашего брата за порядок, да толк. Потому в Российской империи и решил остаться!
Похлопав Серафима Степановича по плечу, Кадир поворачивается ко мне и улыбается, так игриво и задорно, как умеют улыбаться только южные мужчины.
— Что ж, Анастасия Павловна, дела-то ваши поважней моих чувств получаются. Да я сдаваться не привык. Зайду за вами сегодня же вечером. Так и знайте!
Раскланявшись, он уходит. И, судя по его походке, остается он в весьма неплохом расположении духа.
Что совсем нельзя сказать про меня.
Конечно же подход Кадира мне нравится. Мужчина знает чего хочет и всеми способами стремится это заполучить. Вот только я-то думаю о другом!
Ума не приложу, что случилось с Владимиром Георгиевичем. Вроде не ранен он, в полном здравии. Да и я никаким образом не обижала его. Напротив, это я обидеться могла бы, что без предупреждения сбежал.
Но ведь нет, ведет себя, как сухой чурбан и вида не показывает, что под ручку с ним гуляли. А ведь найти обещал!
— Что ж, Анастасия Павловна, прошу присоединиться к нашей работе, — приобнимает меня Серафим Степанович. — А от турка этого подальше вам держаться советую. Больно складно он говорит, да что на деле выйдет, одному Богу известно.
— Спасибо за совет, — киваю ему в знак благодарности. — Раненые для меня важнее любого князя. Не говоря уже о чужеземце.
— Оно и похвально, — мужчина убирает руку и идет в сторону палаты. — Прошу вас за мной последовать. Нам предстоит провести операцию, а таких золотых рук, как у вас, Анастасия Павловна, я никогда не видывал.
— Ой, влюбился! Ой, ревнует, — тихонько хихикает Марфа Ивановна. — Знала ведь, что по вкусу вы ему пришлись.
— Да ладно вам сочинять-то, — отмахиваюсь я. — Не нравлюсь я ему. Женат ведь.
На самом деле, не вижу я в глазах нашего врача особых чувств. Разве что нежность да забота и те скорее направлены ко мне, как к дочери, а не как к женщине.
— И то правда, Марфа Ивановна, — присоединяется Аглая. — Нечего честное имя Серафима Степановича порочить.
— Да разве ж я порочу кого? — дуется та. — Я же с вами соображениями своими делюсь. А коли не хотите, так и не буду с вами ничем делиться.
— Да вы делитесь, сколько желаете, — приобнимаю я ее. Не хочу на пустом месте ссору разводить. — Да только не нравлюсь я ему. Видно же.