— Беги! — Он извивался, пытался вырваться, но сил не хватало.
Я осталась. Бросилась на тех, кто уводил его. Кинулась, как безумная кошка, царапаясь и кусаясь. И получила нож под ребра.
Последнее, что я увидела, — это его глаза, полные ужаса, когда моя кровь растекалась по мерзлой мостовой… и то, как он бежит прочь, потому что мерзавец, схвативший мальчишку, воет, тряся прокушенной мною рукой. Ишель спасен! И в тот раз мне было не страшно и не жалко умереть.
Все это пронеслось перед глазами вихрем — слишком ярко, слишком реально.
— Ишель… — едва слышно сорвалось с моих губ.
Я вздрогнула. Спина ударилась о ветви ивы, они зашуршали, заколыхались, предательски выдавая мое укрытие.
На том берегу двое мужчин замерли.
Слуга прищурился, настороженно всматриваясь в ветви.
А господин… Тот самый, чье лицо показалось мне смутно знакомым… медленно повернул голову в мою сторону, как будто бы глядя прямо мне в глаза.
Я затаила дыхание, не сводя глаз с широкой серебристо-белой пряди в прическе мужчины. Так рано поседел? Отчего? Ох, разве об этом сейчас надо думать?
Важнее понять, заметили ли меня! Каковы шансы, что золотой мех моего плаща видно сквозь прорехи ветвей?
Мгновение. Другое. Сердце бешено колотилось.
Они сделают шаг к воде? Попытаются проверить, кто прячется в кустах? Или решат, что это всего лишь ветер?
Так или иначе, нужно убираться отсюда, причем побыстрее. Все что нужно я увидела. Узнать имена незнакомых господ можно в другой раз!
Я тихо скользнула глубже в заросли, все еще следя за тем, что делают двое на другом берегу. Они стояли без движения. Значит, мне повезло. Теперь домой! Как можно быстрее! Надо подготовиться к вечернему представлению.
Первый принц Ли Шао Шень
— Ты видел ее лицо? — спросил я, глядя, как золотисто-палевая тень растворяется среди молодой листвы.
— Нет, ваше высочество. — Мун Галь внимательно вгляделся в противоположный берег и пожал плечами. — Все равно ее нельзя было убивать сразу. Плащ из золотого соболя — как минимум принцесса ненаследного дома. Я узнаю, кто из молодых госпожей одевается столь роскошно. Вряд ли их будет много.
— Хорошо, — едва заметно кивнул я. — Тогда и решим, что с ней делать. В остальном действуем по плану.
— Слушаюсь, ваше высочество! — Мун Галь развернулся и исчез за ближайшим павильоном.
А я остался на несколько минут полюбоваться просыпающимися лотосами. Здесь росли не обычные белые цветы, а редкие сине-зелено-золотые чаши, переливающиеся, словно перо в павлиньем хвосте. Они и дали название пруду. Когда-то давным-давно, в далеком и почти забытом детстве, мама любила гулять здесь со мной и рассказывала сказку, что павлиний лотос — волшебный цветок. Если застать тот момент, когда он впервые раскроется после зимней спячки, в его сиянии можно увидеть лицо потерянной любви.
Я закрыл глаза, прислушиваясь к едва слышному плеску воды. Когда-то я действительно верил в сказки. Тогда у меня еще была семья и я не успел потерять всех, кто мне дорог.
Я был слишком мал, чтобы запомнить все в деталях, но память, словно зазубренное лезвие, цеплялась за отдельные моменты.
Мамины теплые руки, заплетавшие мне волосы. Голос отца, уверенный и сильный, когда он говорил со слугами. Легкий запах ладана в покоях, шорох шелковых одежд, тихий смех…
А потом — ночь. Резкий запах дыма. Крики.
Мать спрятала меня под широкой кушеткой и зажала мне рот рукой. Шептала, что все будет хорошо. Что отец уже идет. Что он всех спасет… Но пришли другие.
Я был слишком мал, слишком слаб, чтобы что-то сделать, помешать, спасти родных…
Дальше было только отчаяние, страх и долгие месяцы в плену.
Никто не ожидал от перепуганного ребенка сопротивления, и мне удалось сбежать из лап похитителей. Жаль, маме это стоило жизни…
Я затерялся среди трущоб, учился выживать в мире, который не оставляет шансов слабым. Видел, как умирают другие. Как их забирает голод, холод, жестокость людей, которым не было до нас никакого дела.