Недостойное поведение! Уму не постижимо! Верховный жрец утаил факт рождения веллерии, сговорился с серебряным драконом и поспособствовал нарушению порядка, и по мнению духовенства вел себя достойно. Не говоря уже о том, что все последние три года он ни разу не появлялся даже на крупных службах, хотя это было его прямой обязанностью. Да, по одному взгляду на него было понятно, что Прародитель давно уже перестал слышать и слушать его молитвы. Но это видимо в порядке вещей.
А меня обвинили в том, что я, видите ли, искусила нора Цевернеша! Ах, какой бедный несчастный мальчик, не смог сопротивляться злой и коварной жрице!
С каждым мгновением я хмурилась все сильнее, «пустота» внутри вибрировала, а тем временем зал стал наполняться прихожанами. Однако если раньше при взгляде на меня на их лицах расцветало глубокое уважение и благоговение, то сейчас драйлы смотрели хмуро.
Я узнала среди толпы ту женщину, которая просила меня помочь ей с болеющей дочерью, но даже на ее лице застыло выражение крайнего негодования и разочарования.
Да… А нойра Тасар видимо постаралась, чтобы о моем «ужасном» поведении трубили буквально на каждом углу. И недавняя любовь народа тут же обратилась жгучей ненавистью.
Я только не понимала одного. Все они считали меня бесчестной разлучницей, но при этом все равно пришли на песнопение, надеясь на мою помощь? Вибрации «пустоты» усилились, и я отчетливо ощутила заполоняющую сердце тьму. Нет… В таком состоянии я не была способна на песнопение. А иначе не одарю благодатью, а вновь призову монстров.
И я уже хотела было отступить в тень и незаметно уйти с алтаря, но вдруг в самых первых рядах заметила маленькую девочку. На ней была ветхая одежонка, грязные волосы были убраны под платок, она опиралась на костыль, но при всем этом… Огромные серые глаза на ее болезненно худом лице горели надеждой. Эта малышка, наверное, даже и не знала, кто такая эта светлейшая Айрэн, и конечно же ей не было дела до сплетен, а быть может она была еще слишком мала, чтобы понять их смысл.
Она просто искренне пришла в храм в надежде на то, что кто-то помолится за нее, и Прародитель увидит, что где-то там, на Четвертом Плане, живет маленькая хромая девочка, которая искренне любит его и надеется на счастье.
В груди затянуло, а гнев и раздражение тут же смылись чувством вины.
Верно… Мнение драйлов, сан верховной жрицы — это все пустое. Неважно, кто и насколько сильно ненавидит меня, я все равно буду продолжать петь, пока хоть один человек или дракон искренне верит в Прародителя и желает получить помощь.
На моих губах показалась улыбка, а все до единой негативные мысли покинули голову. И тогда я закрыла глаза и запела, удерживая перед глазами образ той девочки.
Не волнуйся, малышка. Я обязательно попрошу Прародителя о помощи.
— Шлюха! Лицемерка! Разлучница! Никакая она не «светлейшая»! Она слишком молода, чтобы быть жрицей! — доносились до меня выкрики из толпы.
Но мне было все равно.
Остальные жрецы не присоединились к моему пению, будто считая ниже своего достоинства молиться рядом с опороченной женщиной. Еще вчера послушник зазывал меня на службу, но уже сегодня все они были бы рады, если бы я не пришла.
И пусть. Плевать. Я улыбнулась шире, открывая все свое сердце молитве, и запела громче, взывая к Прародителю, отдавая в этой молитве всю себя.
Ни одно оскорбление не могло меня коснуться. Моя совесть была чиста, мне нечего было скрывать перед Ним.
Как обычно, Его лик возник перед моими глазами, но вместо того, чтобы ласково мне улыбнуться, как делал это обычно, Прародитель почему-то смотрел на меня печально.
— J’e knoo we lo’o ka heos’e, j’em asa, — произнесли три его головы одновременно.
«Я одарил тебя слишком большим сердцем, моя дитя».
И еще до того, как я успела осознать смысл сказанных им слов, меня накрыла оглушающая боль. Она пришла из ниоткуда и прорезала голову также внезапно, как и все предыдущие разы. Вот только сейчас она была куда более сильной и разрушительной.
Все звуки внешнего мира исчезли, остался только сводящей с ума звон, который смешался с болью и заставил меня потерять равновесие. Я взмахнула руками, попытавшись найти опору, но с трудом поняла, что не видела абсолютно ничего. Перед глазами была кромешная тьма.
Я задыхалась, цеплялась за холодный каменный пол, сдирала до крови пальцы, в надежде на облегчение, которое не приходило. Меня скрутило и вырвало, и ноздрей коснулся металлический запах крови. Боль была невыносимой, и в ней исчезал весь мир, я не могла вспомнить, где нахожусь, что я делала, до того как она пришла, и был ли вообще момент, когда её не было.
И в этой агонии я вдруг почувствовала, как моё сочащиеся болью тело, подхватывают на руки, лишь усиливая мои страдания, и куда-то несут. Я попыталась открыть рот, чтобы велеть отпустить меня, но даже не услышала собственного голоса.
Но вскоре и это ощущение пропало, и я с головой погрузилась в, казалось бы, бесконечную череду непрекращающихся мук. Не знаю сколько прошло времени, по ощущениям — вечность. Но, наконец, наступил тот момент, когда боль стала очень медленно и неохотно отступать. Постепенно ко мне стало возвращаться ощущение собственного тела. Сначала я почувствовала прикосновение шелковистых простыней к своей коже. Затем ощутила странный и непонятный запах незнакомых мне трав вперемешку с ароматом мускуса и табака. А потом услышала хриплый и напряженный голос:
— То есть — вы не знаете, что с ней такое?! Она не приходит в себя уже второй день, а вы разводите передо мной руками? Вам жить надоело?
Алерис.
Он был последним, кого я хотела увидеть сразу после пробуждения, когда весь мой привычный мир вновь пошатнулся и рассыпался в прах прямо на моих глазах.
Народ меня презирал.
Жрецы не хотели иметь со мной ничего общего.