— Увидимся! — отозвался я, и мы разошлись.
Хороший мужик этот серб.
Теперь «подход» к камерам — Джоковича снимают одни, меня — другие:
— Прежде всего я бы хотел поблагодарить соперника за очередной урок — благодаря уважаемому Новаку Джоковичу я многому научился, и с нетерпением буду ждать наших следующих встреч.
— Как вам Франция? — спросил журналист французского канала.
Какой жуткий акцент!
— Мне понравился витающий в воздухе запах выпечки. К сожалению, спортивный режим не позволяет мне отдать должное красотам Парижа, но я надеюсь однажды наверстать упущенное.
Вру — нафиг мне эта Франция, если в Поднебесной есть отличная копия Эйфелевой башни? И вообще здесь холодно — середина осени, и я чувствую, как нехорошо царапаются под пропотевшей одеждой ледяные когти. Не заболеть бы.
— По информации нашего телеканала, у отеля вас встретили сочувствующие уйгурам демонстранты, — соврал и журналюга, потому что «не по информации», а из первых так сказать рук: фургончик с логотипом их канала перед отелем имелся.
— А, да? — изобразил я смущение. — Я не знаю французского, поэтому не смог разобрать надписи на их плакатах. Думал, что это мои фанаты, — почесав в затылке, я рассмеялся. — Неловко вышло! А кто такие «уйгуры», кстати?
— Вы не знаете? — вытянулось у журналиста лицо.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Извините, меня ждут любимая девушка, бабушка и друзья.
— Неплохой экспромт, — похвалил за ответы на камеру невесть откуда нарисовавшийся рядом со мной Фэй Го.
О, журналюги снимают и что-то строчат в блокнотиках. Будет мой телохранитель в вечернем выпуске новостей злобным коммунистическим куратором, который мешает мне публично горевать о судьбе несчастных уйгуров.
— «Независимая журналистика» — это такой ублюдочный миф, что даже как-то оторопь берет с тех людей, кто в него верит, — поделился я соображениями.
Хоба — перемахнувшая через ограждение Катюша бросилась мне на шею. Ну и пусть ее курточка неприятно холодит тело под мокрой футболкой — душевное тепло гораздо сильнее.
— Ты такой молодец!!! — чмокнула меня в щеку. — А расскажешь мне правила тенниса, чтобы я понимала, что происходит?
А⁈ Я думал ты знаешь!
— Конечно! — улыбнулся я ей, аккуратно поставил девушку на землю, взял за руку и повел к проходу в раздевалку, встретив на пути перебравшихся сюда с трибуны бабушку Кинглинг и Хуэев.
— Прекрасная игра, — отвесил мне комплимент Личжи.
— Хорошо, что победил, — грубо, но с улыбкой (камеры и люди смотрят!) похвалила бабушка Кинглинг, смерив Катю неприязненным взглядом.
А та и не заметила — смотрит только на меня, и в глазах написано такое, что у меня пропали последние остатки сомнений в своем выборе. С такой женщиной мне по пути.
— Не мерзни, — напомнил мне тренер Ло, успевший добраться до нас с тренерской скамейки и набросил мне на плечи одеяло.
Какая трогательная забота!
Катя опомнилась и перехватила инициативу — теперь за руку тащила меня она:
— Точно! А я тебя еще и задержала, — придалась самобичеванию.
Бабушка Кинглинг укоризненно вздохнула, красноречиво посмотрев на меня: «смотри, какая она неправильная — ты тут мерзнешь, а она на шею вешается!».
— Ничего, — улыбнулся я Кате, и мы не настолько дружной, как мне бы хотелось, гурьбой отправились в раздевалку.
Горячий душ частично смыл с меня усталость и как следует согрел. Теплые олимпийка и джинсы надежно укрыли от сквозняка, а работающая в микроавтобусе печка создала приятный микроклимат по пути к отелю. Увы, к механическому теплу добавлялись попытки бабушки Кинглинг накалить атмосферу:
— Катя, Ван говорил, что твой отец — обычный полицейский, а мама — учительница?