— Вы что назвали только что свою дочь — легкодоступной девицей? — у меня леденеет кровь.
По моим щекам текут слезы, а сердце болезненно сжимается.
Не знаю, что окончательно стало спусковым крючком, то ли слова матери о том, что она считает меня легкодоступной, то ли от желания Ильи защитить меня, а может все вместе.
Единственное, что я сейчас хочу, это оказаться в кровати и свернуться калачиком под одеялом.
Нахожу в себе последние силы противостоять всему этому и через открытое окно пытаюсь докричаться до парня.
— Илья, пожалуйста!
Он тут же слышит мой голос и его брови сходятся на переносице, когда он видит мое заплаканное лицо.
Илья больше ничего не говорит моей матери и молча садиться в машину.
— Малышка.
От его ласкового голоса, мои слезы льются с новой силой.
— Тише, тише, — он большими подушечками больших пальцев смахивает слезы с моих щек.
— Поехали отсюда, пожалуйста, — молю я.
— Конечно.
Илья быстрыми движениями сдает назад и выезжает с парковки фитнес-студии. Свободной рукой от переплетает наши пальцы.
Я сейчас не настолько сильна, чтобы сопротивляться его прикосновениям.
Глава 17. Илья
Полина ведет себя тихо всю дорогу. Я решаю пока не отвозить ее ни к себе, ни к ней домой, просто разъезжаю по городу, давая ей возможность успокоиться. От ее тихих всплихах и мокрых глаз у меня сжимается сердце. Она смотрит в одну точку перед собой и ничего не говорит.
Я совершенно не знаю, что делать и как привести ее в чувства. От веселой, дерзкой и своенравной девушки не осталось и следа. Вместо нее рядом со мной сидит потерянный и разбитый человек.
Я, конечно, понимал, что у них в семье нездоровые атмосфера, но, чтобы насколько. Да ее унижают, обвиняют и заставляют усомниться в себе.
Это вообще что?
И это все делает родной для нее человек. Ее мать.
У меня в голове это не укладывается.
Я когда увидел ее слезы, на пару секунд опешил и растерялся, не зная, что и делать. Но мой мозг сам вспомнил указания моей мамы.
«Сынок, когда видишь, что девочка плачет, нужно подойти и обязательно успокоить, подбодрить и проявить доброту».
Поэтому-то я сразу и рванул в машину, чтобы успокоить Полину, как и учила меня мама.
Мой поток мыслей прерывает новое вспыхивание.
«Малышка, как ты терпишь все это так долго»?
Вслух же я не решаюсь ничего сказать. Рано. Полина сейчас очень уязвима. Лишнее слова или лишний жест может вывести ее из себя или вызвать новый поток слез.
То, что я до сих пор держу ее ладонь в своей руке уже говорит о том, что она в шоке и не может нормально мыслить. Будь на ее месте сейчас та Полина, которую я знаю, то она мигом бы поставила меня на место и разъединила наши переплетенные пальцы.
Останавливаюсь на очередном светофоре и еще раз смотрю на девушку: красные от слез глаза, слипшиеся ресницы, немного размазалась тушь, пустой взгляд.