— Всё бывает в первый раз. Особенно, когда ты узнаёшь, что конченный рогоносец!
— Ксюшаааа… Ничего не случилось. Глеб не рогоносец. — Я опять заплакала.
— Вот именно, это благодаря ему самому, он не стал рогоносцем. А так бы трахнул тебя этот Слуцкий и всё. Я не удивлюсь, если там ещё и камера включена была. Записал бы весь процесс и дело в шляпе. Так, хватит реветь. На ка ещё пилюлю… Умница, запивай.
Мы перешли в машину Ксении. Мою она поставила на сигнализацию. По дороге Ксения продолжала говорить.
— Аврора, я удивляюсь, тебя что в теплице растили?
— Почему? — Я уже немного успокоилась. Платок был у меня весь мокрый. Ксения сунула мне другой.
— Ты почему такая наивная? Это я мягко сказала? Не, я понимаю, что там любовь-морковь по младости лет была, первый перепихон. Но мозг то нужно иметь. Я бы не за что к этому идиоту не пошла в квартиру, да ещё одна. И я не понимаю, а что там было любить, даже по малолетству? Там же не парень, а одно недоразумение со спермотоксикозом из ушей. Ты как пятнадцатилетняя дурочка.
— Ты не так уж на много меня и старше. Всего на год.
— Аврора, да ты хоть до тридцати, сорока или вообще до семидесяти можешь дожить, но так и остаться малолеткой в своём развитии. Нельзя быть такой наивной и доверчивой, особенно молодым женщинам, как мы с тобой. Знаешь, я сначала к тебе отнеслась негативно. Нет, не в том плане, что хотела бы видеть женой моего братца другую. А в том, что решила, что ты мне можешь составить конкуренцию в центре. Но приглядевшись поняла, мама моя дорогая! Да тебя сожрать, это, как говорят мужики, как два пальца об асфальт. Даже твоя младшая сестрёнка и то намного в таких вопросах продвинутая. Так как, не побрезговала подставить свою родную сестру. Вот если бы она стала женой Глеба, думаю, мне с ней пришлось бы повозиться. Это как пить дать. Та ещё стервоза. Я сама стервоза, но твоя сестричка, это нечто!
— Скажи, Ксюша, Глеб меня простит?
— Не знаю, врать не буду. Он тот ещё упёртый баран. Все мы Белозёрские упёртые. Но поговорить тебе с ним нужно обязательно. Не знаю, как дед ещё отреагирует. С мамой надо поговорить тебе. Рассказать ей всё. Она на Глеба имеет влияние. А сейчас тебе нужно успокоится.
Мы приехали в усадьбу. Поднялась к нам с Глебом в комнаты. Залезла сразу в душ. Там опять поревела. Ничего не могла с собой поделать. Ксения верно сказала. Глеб ночевать не приехал. На мои звонки не отвечал, сначала просто сбрасывал, потом вообще отключился. Перед тем как лечь спать, ко мне зашла свекровь.
— Аврора, что случилось? Мне Ксения в двух словах рассказала, но я хочу поговорить с тобой. Как такое могло произойти?
Мы сели с ней на диван, я стала рассказывать. Рассказала всё с самого начала, как познакомилась с Павлом. Обо всём рассказала, ничего не утаивала.
— Понимаете, Дарья Дмитриевна, я хотела поговорить с Павлом, поставить все точки над i, как говорят. Я поняла, что к нему была влюблённость. А вот мужа я уже полюбила, понимаете, полюбила по-настоящему. Я и хотела Павлу это объяснить. Сказать, что между нами ничего больше быть не может. Что у меня есть другой мужчина, которого я люблю. Но я даже предположить не могла, что он на такое способен. А когда Глеб ушёл, он хотел закончить начатое им, но я дала отпор и услышала в свой адрес столько грязи и угроз. Я не понимаю. Он ведь не был таким. Он был другим.
— Все мы меняемся. Этот Павел изменился и не в лучшую сторону. А возможно, он таким и был изначально, только претворялся.
— Разве такое возможно?
— Конечно. Аврора, девочка моя, ты слишком наивна. Запомни, доверять можно только очень близким, своим людям. И круг этих доверенных людей очень мал. Понимаешь? Твоя ошибка в том, что ты до конца не доверяла Глебу. Но зато ты доверяла полностью этому Павлу. Так нельзя. По сути тебя предали все, твои родители, твой возлюбленный, даже твоя младшая сестра. Да, я знаю, что она сделала. Тебя не предавал только один человек, твой муж. Не обязательно близкому человеку лгать, достаточно не сказать чего-то важного, того, что может нанести вред ему самому. Ты ничего не сказала Глебу о Павле. Что вы общаетесь и, что самое важное, Павел пытается тебя заманить к себе в квартиру. Придя туда, ты подвергла себя большой опасности. Ты могла стать не только жертвой насилия, но и последующего шантажа. Все мужчины собственники, как, впрочем, и женщины. И тем и другим очень больно, когда они становятся жертвой предательства. А для мужчин это удар вдвойне, так как бьёт по мужскому самолюбию, по их мужской самооценке. Нам женщинам тоже очень больно, но мы более гибче в этом вопросе, чем они.
— Я не изменяла Глебу.
— Деточка, измена может быть не только физической, но и эмоциональной. Тем более, как ты сама мне сказала, что прямо говорила мужу о своей любви к другому мужчине. А в подавляющем большинстве случаев, физическая измена начинается с эмоциональной. Обе эти измены отделяет друг от друга только один шаг. Даже полшага. Вот только одни удерживаются и не совершают эти полшага. А другие делают его. Исключения, это когда женщина находиться под сильным алкогольным, либо наркотическим опьянением или без сознания и не осознаёт, что с ней происходит, вернее, что с ней делают. Когда ты решила пойти к Павлу, Глеб это воспринял как эмоциональную измену и готовность к измене физической.
— Он меня простит?
— Я не знаю, Аврора.
— А где он сейчас?
— Я этого тоже не знаю. Честно тебе скажу. Нам остаётся только дождаться его прихода и надеяться, чтобы он ничего не натворил. Знаешь, я заметила, что ты стала ему не безразлична. Он старался этого не показывать, но от меня такого не скроешь. Тебе нужно лечь отдохнуть, Аврора. Ты перенесла очень сильный психологический шок.
— Спасибо, Вам.
— Отдыхай.
Ночь прошла тревожно. Я практически не спала, ожидая Глеба. Так, проваливалась в короткий неспокойный сон. Даже не сон, а какое-то забытьё. Глеба не было до утра. Как позже я узнала, сначала он пил у себя в офисе, один. Потом его оттуда увёз в усадьбу его друг. В усадьбе он проспал до утра в домике для охраны. Когда он появился утром в нашем крыле, я его с трудом узнала. Он был какой-то весь осунувшийся, почерневший. Муж ничего мне не сказал и ушёл в душ. Дверь за собой закрыл. Хотя раньше никогда так не делал, даже чуть оставлял её приоткрытой, словно приглашая меня. И я так же потом стала делать.
Когда он вышел из душа, в халате я пыталась с ним поговорить, попросила прощения. Но Глеб не стал меня слушать. Отказался разговаривать. Сказал, что время разговоров закончилось. Что кредит доверия исчерпан. Каждое его слово было правдой. Да, он пытался со мной разговаривать, но я сама отказывалась, под разными предлогами. И от этого мне было ещё больнее. Я сама и только сама во всём виновата. Глеб даже попросил выйти меня, чтобы он мог переодеться, хотя раньше такого никогда не было. В его глазах было презрение. Он не хотел меня больше видеть.
Когда Глеб, переодевшись ушел на разговор с дедушкой, я собрала кое-какие свои вещи в свой рюкзак и покинула усадьбу. Машину мою уже пригнали. Приехала в дом к родителям. Отец с матерью стали задавать мне вопросы, так как внешний вид у меня был не очень жизнерадостный. Но я не хотела с ними разговаривать. Почему-то я уже не испытывала к ним той близости, которой испытывала раньше. Мне было всё равно. Я прошла в свою бывшую комнату и заперлась там. Легла на кровать, отвернулась к стене. Мне ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни кого-либо слышать. Мне хотелось просто закрыть глаза и обо всём забыть, пусть хоть на какое-то время. Я даже задремала или опять провалилась в забытьё. Но пришла в себя от того, что почувствовала сильную тошноту. Закрыв рот рукой, я выбежала из комнаты и еле-еле успела в туалет. Меня стошнило. Тошнило долго, всю выворачивало. Мамочки, что со мной? Когда тошнота меня отпустила и я вышла из туалета, увидела родителей и младшую сестру. Вот кого я меньше всего я хотела видеть, это их. Они вопросительно на меня смотрели.
— Тебя тошнило? — Спросила мама.