– Это правильное решение, моя храбрая Эмма, – Кайрен сжал мою руку. – Только так и нужно. А не хочешь заглянуть в Арсенал, повидаться с Фризентой? – Кайрен загадочно прищурился.
– Как это – повидаться?! – ужаснулась я. – С ее тенью?
– Да. Она не таит зла и охотно разговаривает с нами.
Я помотала головой.
– Прости, к этому я еще не готова. Фризента своеобразная собеседница. С ней не обойдешься учтивыми разговорами о погоде. Но послушай... знаю, я не должна расспрашивать тебя о твоей новой службе. Но все-таки... что теперь будет? Ты возродишь драконов? Всех?!
– Не все драконы желают вернуться, Эмма. Обычно они находят покой в забвении после смерти, позволяют своему разуму слиться с первобытным Хаосом. Но есть те, кто не успел насладиться жизнью... кто не готов уйти. Как Фризента. Ее возвращение не обязательно приведет к войне и разрухе. Она – тень прошлого, славного и ужасного, а прошлое нельзя хоронить преждевременно. Особенно если оно то и дело напоминает о себе. Как и нельзя отказываться от своей темной, хаотической стороны. Я надеюсь, что рано или поздно вы с ней встретитесь и даже подружитесь, – криво усмехнулся Кайрен. Но его голос звучал глухо, а глаза вновь приняли отстраненное выражение.
– Но скажи... – приготовилась я задать еще один вопрос, но он прервал меня:
– Довольно об этом. Значит, наверх?
– А ты выдержишь подъем? – засомневалась я. – Ты еще слаб.
– О нет, не настолько.
Мы долго поднимались по лестнице. Вопреки опасениям, страшно не было. Вид с башни открывался чудесный, заснеженный, радостный в первой белизне, и вечер наступал прекрасный. Ни ветерка, а воздух был таким свежим и чистым, что голова кружилась.
Когда мы вышли на Обсервер я и вовсе успокоилась. Стоять на наклоненной площадке было жутковато и интересно – такое чувство, что ты вот-вот упадешь, но не рухнешь, а заскользишь по воздуху как облачко. Но восстановленный парапет не дал бы нам упасть. Синее небо оказалось близко и как будто едва слышно звенело, а заснеженный замок Элфорд внизу выглядел сказочно.
Та страшная грозовая ночь вспоминалась, как нелепый сон. Реальность же – сверкающая, праздничная – окружала меня, лежала под ногами и простиралась над головой.
От морозца закололо щеки и онемел подбородок, но это лишь заставило сердце петь от звенящей радости, потому что напоминало о близких зимних забавах, карнавалах и каникулах. На душе стало легко-легко, потому что я окончательно осознала: все неприятности в прошлом, меня ничто не гнетет, и я свободна.
Да-да, свободна как ветер, хотя еще полтора года буду учиться и жить в нашей строгой Академии, но ведь я сама это выбрала, а значит – эта несвобода тоже проявление свободы! И я очень люблю эту жизнь, и подруг, и нелепых и строгих наставниц, и даже госпожу директрису.
И Кайрена. Я люблю коммодора Кайрена Шторма!
Все мои прошлые мечты и желания, казалось, померкли под этим ослепительным ураганом чувств, что бушевал у меня в груди. Мне было сладко и больно сознавать, какую власть приобрел надо мной Кайрен; любовь к нему не обещала мне покоя, и я не знала, к чему она приведет и получит ли ответ. Но все же я ликовала. Редкой девушке выпадает счастье испытать подобное, и я буду радоваться каждой минуте, которую провожу с коммодором Штормом.
– Эмма, нужно поговорить, – он подошел близко и прислонился к парапету. А опять заробела и глянула на него исподлобья. Ликование сменилось тревогой, потому что коммодор смотрел на меня строго и напряженно, а его брови хмурились.
От сурового блеска его глаз у меня заныло в груди. Что он собирается мне сообщить? То, что окончательно разобьет мое сердце?
– Ну так говорите, коммодор Шторм, – выдохнула я, желая, чтобы все поскорей закончилось.
Он взъерошил волосы и поморщился.
– Сказать нужно многое... А я хоть теперь и коммодор, но красиво и длинно говорить еще не научился, как все эти штабные.
– Ну так говорите коротко, коммодор... только главное. Уверена, это можно уложить в несколько слов.
– Хорошо. Уложусь в пять слов.
От такого вступления у меня мороз пробежал по коже. Показалось, что за его спокойным тоном таилось нечто страшное, а его пристальный тяжелый взгляд было невозможно выносить, и я опустила глаза. Заставила сначала себя смотреть на шрам на его щеке, но это еще сильнее взволновало, и тогда я, как обычно при непростых разговорах с Кайреном, уставилась на верхнюю пуговицу его мундира. Пуговицы всегда меня успокаивают. Хотя и не в этот раз. Тревога только усиливалась.
– Итак, Эмма... – он вздохнул, а потом вдруг стремительным движением опустился на одно колено.
Я опасливо отступила на полшага, не понимая, что это все значит. Кайрен держался неловко, положив правую руку на колено, и не знал, куда деть левую. В конце концов, упер ее в бедро. Раздраженно двинул бровями, нахмурился.
– Эмма, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Секунду я молчала, оглушенная и ошарашенная. Потребовалось с полминуты, чтобы обрести дар речи, а потом мой язык выдал глупость:
– Тут семь слов, не считая предлога. Коммодор не умеет считать?