— Ну как же… — чешет задумчиво затылок и поглядывает то на машину, то на меня. — В прошлый раз получилось же всё уладить таким способом. На этот раз тоже можно попробовать.
— Где я тебе столько возьму⁈ У меня не печатный станок! — вдруг срываюсь, и вся накопленная злость вырывается из меня наружу.
Но, встретив его холодный, раздражённый взгляд, мгновенно замолкаю, стиснув зубы.
Перевожу взгляд на машину, в которую он врезался, и меня накрывает волна леденящей паники.
Даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять: машина очень дорогая, люкс-класса, не меньше.
Это видно по безупречному лакокрасочному покрытию, по эмблеме на радиаторной решётке, по дизайну…
Такую машину не спутаешь с обычной. Даже человек, совершенно не разбирающийся в автомобилях, сразу поймёт — ущерб будет колоссальным.
Страховка ОСАГО ни в коем разе не покроет убытки, причинённые моим отцом этой машине.
Да, повреждения у машины не критичные, но, я примерно догадываюсь, что детали на неё стоят баснословных денег.
Смешно вспоминать слова отца, сказанные пару секунд назад про деньги. Улыбаюсь губами в горькой иронии.
Он что, всерьёз думает моих жалких накоплений хватит, чтобы откупиться от хозяина этой машины?
Да там, наверное, сумма ущерба будет как минимум с тремя нулями, а у меня в кошельке последняя тысяча на проезд и еду.
— А где водитель той машины? — смахиваю предательскую слезу, которая всё-таки выкатилась, и снова поворачиваюсь к отцу.
Голос дрожит, но я стараюсь говорить ровно.
— В машине сидит, — кивает в сторону дорогого автомобиля. — С кем-то по телефону разговаривает. Я не полез к нему с извинениями, чтобы не нарываться… Да и выхлоп… сама понимаешь, — теперь словно оправдывается передо мной.
— Ну, может, и хорошо, что не полез, — выдавливаю я тихим, прерывистым шёпотом. — А то, возможно, придушил бы тебя на месте. — В горле снова ком, но я глотаю его. — Я бы даже оплакивать тебя не стала.
— Что ты там бубнишь себе под нос? — хмурится отец, и в его глазах мелькает раздражение.
— Ничего… — опускаю глаза. Трусость снова побеждает. Не могу сказать ему это прямо — не сейчас, не здесь. Вместо этого спрашиваю: — Сколько ты выпил? Говори лучше правду.
— Я не считал, — отмахивается он, как от меня как от назойливой мухи.
— Как я устала от всего этого… — поднимаю лицо к небу, быстро-быстро моргаю, чтобы новые слёзы не успели накатиться.
Пока разговариваю то с отцом, то сама с собой, краем глаза замечаю движение. Из дорогой искорёженной машины выходит её хозяин.
Замираю. Молчу. Жду, когда он подойдёт к нам ближе.
Не могу объяснить, но чувствую страх перед ним. Ноги подкашиваются, а внутри ледяной ужас. Мы здесь одни. Защитить нас некому.
Наблюдаю, как он осматривает свою машину, обходя её несколько раз, трогает демонстративно разбитую заднюю фару, проводит пальцами по поцарапанному бамперу, а потом, через несколько минут демонстративно цокая языком и хмуря брови, переводит глаза на меня.
Делаю глубокий вдох, чувствуя, как дрожат мои губы, прежде чем начать говорить.
— Молодой человек, — начинаю и чувствую сразу, что мой голос звучит неестественно высоко, почти визгливо.— Простите, что так вышло… Мой отец, он… Он не справился с управлением… — я судорожно подбираю слова, пытаясь найти хоть какое-то оправдание тому, что произошло.
За спиной слышен кряхтенье своего отца. Он по-прежнему сидит в помятой машине, упрямо отказываясь выйти даже для разговора с этим бугаём.
Пока я говорю, мужчина бросает на меня беглый, но пронизывающий взгляд. В его глазах нескрываемая злость и раздражение, от которых у меня непроизвольно сжимается живот.
Я инстинктивно отступаю на шаг назад, будто физически ощущая этот взгляд на своей коже.
Он даже не удостаивает меня ответом после моих пусть нелепых и глупых, но извинений.