🕮 Читать книгу «Воин-Врач» онлайн

Женщина. Без сознания. Беременная. Множественные резанные от осколков лобового. Крупный рассёк сонную. Руки сделали всё сами: левая пережала четырьмя пальцами артерию, и фонтанчик затих. Правая потянулась за спиной женщины и отщёлкнула ремень безопасности. Ноги целы и не заблокированы, шея визуально без повреждений, надо вынуть её. Тут же какие-то подушки ещё должны быть? Почему не сработали?

— ДТП с пострадавшими, срочно нужна «скорая» и пожарные, километров семь от города к югу! Ждём! — это жена. Золото моё.

— Валя, кто дежурит сегодня? ДТП, есть раненые, «скорая» к вам повезёт, готовь операционную! — это она же. А Валентина — это подруга её, старшая сестра в районной больнице, работает ещё, не ушла на пенсию. Золото, а не жена, говорю же.

— Чего творишь, дед⁈ Их нельзя трогать до приезда медиков! Убери руки от неё! — это водитель лесовоза с той стороны выбрался.

— А ну сам убрал руки от доктора! — ох и голосина у неё, когда надо, конечно.

— Ой, — неожиданно поменялся голос водилы, — а я же вас помню! Вы мне руку собрали заново, когда в станок затянуло! — знал бы ты, парень, что сейчас вообще легче не стало тебя узнать. Много вас таких за полсотни лет руки совали куда не лень.

Жена протянулась подмышкой справа и отмахнула мешавший ремень перочинным ножиком. Он у неё всегда острый, я сам точу. Вытянула перерезанную чёрную ленту снизу, под животом.

— Воды отходят. Вынимаем, раз — два — три, — в три руки вытащили женщину, как когда с носилок на стол перекладываешь, тем же движением почти. Только пальцы мои ей артерию продолжали фиксировать. И спина неожиданно выдержала. Потом обезножу, а пока нельзя, никак нельзя.

— Кто отходит, куда⁈ — закричал водитель растерянно.

— Ноги держи, и не ори. На плед несём, — гавкнул на него я. Бывает, когда нервотрёпка одолевает, речь на человеческую становится мало похожа. А вот на лай — вполне. Главное, что понимают её и слушают гораздо лучше, насмотрелся за жизнь. — Воды найди чистой, и аптечки тащи все!

Убежал, сперва к нашему багажнику, чемоданчик чёрный достал и рядом с пледом положил. Плед-то тоже жена расстелила, наш, с заднего сидения. А водитель обежал с обратной стороны кабину и выскочил оттуда ещё с одной аптечкой и двумя баклажками воды.

— Вот, на ключе набрал, холодная, — предупредил он. А меня насторожило что-то, когда он хлопал дверью, но что — сам не понял.

— На руки лей, — мы с женой выставили руки, она две, я одну.

И впрямь ледяная водица-то. Раненая так и не очнулась, хотя на неё если и попало, что несколько капель всего. А жена уже спиртовым салфетками обработала одну мою и обе свои.

Чистой рукой поднял веки, посмотрев зрачки, ощупал шею и рёбра. Если что и не так с ними, то я не углядел. Реакция на свет была, как при не особо тяжёлом сотрясении. Дышала сама и примерно так же. Пульс плясал, это я чувствовал подушечками мизинца и, чуть похуже, безымянного пальца левой руки. Которые начинали неметь. Но рана не кровила, и это было важнее.

Мальчик, с виду вполне здоровый, родился буквально через десять минут. Бывает такое, «стремительные роды» в учебниках называется. Только там, кажется, другие сроки были. Не вспомню, давно акушерское дело сдавал. Очень давно. Но прошло всё как по маслу: ребёнок вылетел пулей, если знать, что можно и по шесть, и по восемь часов рожать. Только вот водила оказался слабоват:

— Что это такое⁈ — прохрипел он и брякнулся в обморок. Хорошо хоть, башку об асфальт не расколол, вообще некстати было бы.

И чего напугался, спрашивается? Ну, непривычно, конечно, когда в пузыре рождается ребёнок, в плаценте. Плёнка эта, глянцевая, непрозрачная, сосудами вся в сеточку испещрена, вид так себе имеет. Чем-то отдалённо на говяжьи лёгкие похожа, если их на рынке покупать. Но чтоб от такого зрелища здоровый шофёр опал, как тургеневская барышня?

Жена тем же перочинным ножиком, продезинфицировав предварительно, вскрыла послед, достала мальчишку. Я правой рукой перевязал пуповину, оказывается, в нашей аптечке и шовный материал был, правда, с каких пор там лежал — одному Богу известно. А навык узлы вязать одной рукой пригодился, смотри-ка, вот уж не думал, что ещё хоть когда доведётся. Но наловчился за жизнь. Это, конечно, не как на велосипеде ездить: один раз выучился — никогда не забудешь, тренировки тоже важны. Но я, видно, тренировался достаточно, рука сама всё сделала.

Пока вязал, ещё волновался: молчал мальчишка, рот разевал, но звуков не было. Неужто помяло при аварии? Но когда жена махнула ножиком и перерезала пуповину — голос подал. Она обернула его каким-то не то полотенцем, не то пелёнкой, которая неизвестно откуда нашлась у нас, и держала на руках. От предложения подменить меня, чтобы рука отдохнула, я отказался. Не было никакой уверенности в том, что смогу перехватить нормально правой, а левую давно не чувствовал. Но рана по-прежнему не кровила, и это по-прежнему было главным сейчас. Спасти малыша и угробить мать? Ну уж нет!

Скоропомощная ГАЗель, воя и мельтеша, подлетела и едва бампером не упёрлась в лесовоз. Вылетевшей фельдшерице жена вручила свёрток с вопившим пацанёнком, почти вырвав у неё чемодан с крестом — откуда только сил нашла столько. В руках у неё блеснул зажим. Ого, Бильрот, удачно, что нашёлся! Она протянула его мне, держа браншами к себе. Пальцы моей правой руки сами собой нашли кольца. Зажим нырнул в рану. Чувствуя онемевшим указательным левой руки стальной клюв инструмента сквозь кожу, завёл его за артерию и защёлкнул кремальеру. Вторая женщина из «скорой» быстро написала на лейкопластыре время и налепила на плечо раненой — так не будет вопросов, когда снимать, и со швами тянуть не станут, когда доставят. Крепкие тётки в синей униформе, одна из которых взяла у жены новорожденного и умостила на груди у матери, подхватили плед за углы и отнесли ближе к скорой, из которой пожилой водитель выкатывал носилки. Раненая, так и не пришедшая в себя, смотрелась маленькой и беззащитной. Не знаю почему, но чувства были именно такими. Ей бы грудь ребёнку дать — вон как развопился, бедный. И тут за спиной что-то заскрипело и хрустнуло.

А я вдруг понял, что меня так насторожило, когда водитель хлопал дверью. То, как качнулись брёвна на лесовозе. Которые должны были, по идее, быть надёжно закреплены. И как наклонилась одна из вертикальных стоек. Старый друг, геолог, одно время работавший при леспромхозе, говорил, что они ещё назывались как-то забавно, стойки эти — не то «мальчики», не то «коники». А машину правильно называть было не «лесовоз», а «сортиментовоз». Вот эти-то стойки на борту, должно быть, и повело при ударе.

Водила, что вот только что, вроде, пришёл в себя, и то не целиком, с матерным воем пополз вправо, на пространство перед кабиной. Молодец, туда-то брёвна точно не повалятся. Заверещали фельдшерицы, вскинули роженицу вместе с пледом на носилки и покатили, едва не сметя седого шофёра «скорой», в обратную сторону, за хвост лесовоза. И только жена стояла, как громом убитая, не сходя с места, распахнув серо-голубые глаза. И я сидел примерно так же, потому что подняться не успевал, да и не мог: быстрые движения и нагрузка — для тех, кто помоложе. Значительно помоложе.

За спиной скрипнуло долго, надрывно как-то. Жена вскинула ладони и прижала их к губам. Я успел только моргнуть ей, как всегда в операционной, над маской: обоими глазами, с еле заметным кивком, подбадривая и успокаивая. А сейчас — ещё и прощаясь. И шестиметровые дубовые брёвна полуметрового диаметра, для которых вряд ли был предназначен усталый лесовоз на базе КамАЗа, скатились с левого борта, согнув стойки из швеллера, как бумажные. Прямо на меня.

* Himmelherrgott — «черт подери» или иное сходное эмоциональное восклицание (нем.)

** Мохаммад Наджибулла — председатель Революционного совета Демократической Республики Афганистан с 1987 года. Зверски убит 27 сентября 1996 года.

Глава 2

Твой дом — тюрьма

Старые стволы дубов вспыхнули, как факелы, разом и по всей длине. Так быть не могло, но почему-то случилось. Седой шофёр «скорой» и водитель лесовоза оттащили подальше от нестерпимого пламени пожилую женщину, которая только что так уверенно принимала роды, а через несколько мгновений остолбенела каменным изваянием, скорбно глядя на огромный погребальный костёр. Фельдешерицы совали нашатырь и что-то говорили, пытались отвлечь, растормошить. Но она видела лишь небывалые клубы светлого дыма, что поднимались ввысь, к ярко-голубому небу и ослепительному солнцу. Которые для неё вдруг стали чёрно-белыми, как в старых фильмах или мультиках, над которыми рыдал сын, когда был маленьким.

Пожарная машина попалась навстречу «скорой», что уже везла в больницу роженицу, младенца и жену старого врача. В кабине пахло хлоркой, корвалолом, спиртом, резиной, холодным железом — такими привычными для медицинского работника запахами.

Спасённая пришла в себя в операционной, едва ей наложили швы на крупные порезы. Потом, в палате, обессиленно рыдая, гладила малыша, что теперь лежал у неё на груди спокойно, хотя пока обмывали и смазывали йодом пуповину — верещал не переставая. И слушала пожилую акушерку, которая в третий раз перевирала свой же рассказ о чуде на дороге, требуя сразу же, как только молодая мать встанет на ноги, пойти в церковь. Потому что Господь прислал ей в помощь ангела, не иначе: на бывшего главного врача райбольницы весь старый персонал только что не молился. Со слов старушки выходило, что незнакомый спаситель и раны исцелил, и роды принял, и из-под поехавших с лесовоза брёвен едва ли не на руках вынес, а сам принял мученическую смерть в огне.