🕮 Читать книгу «Воин-Врач» онлайн

— Он хорош, обоерукий, северные да западные ухватки знает. Спробуй степные, если доведётся, — уже отступая, тихо посоветовал друг. Предупредить успел, совет дал, прикрыть хотел. И наверняка, пойди что не так, белобрысого истычут стрелами с крыш и галерей-гульбищ. Но не так пойти не должно. Первая же проверка силы нового князя должна запомниться местным. Крепко запомниться.

Он и вправду был хорош. На кругу, что очертил секирой Ждан и обошли с крестами святые отцы, старался встать, чтоб Солнце мне в глаза светило. И мечами, добрыми, северными, работал ловко, уверенно, профессионально. Погонял меня чуть, проверяя, на что способен противник, чего можно от него ожидать. И через несколько пробных заходов, решил, что пора.

Всеслав берёг левую руку, скользя по утоптанной земле двора, уходя от ударов, которые многие из ахавших и вскрикивавших зрителей даже не видели. Мечи Йоргена всё набирали скорость, делая его похожим на хвостовой винт Ми-24. Князь едва не отвлёкся, будто увидев моими глазами ударный вертолёт, но успел отшагнуть и чуть отвернуть корпус, снова пропуская мимо гудящую сталь. И неуловимо коснулся своим мечом левого запястья боярина. Кисть повисла, побежала кровь, один из клинков выпал на землю. Судя по ране, которых я навидался, пожалуй, побольше, чем любой из здешних, почти все сухожилия перерезаны. Да так, что и в моём времени не всякий взялся бы сшивать.

Глаза Йоргена сперва побелели от боли, но боя он не прервал. И через несколько выпадов поймал князя на ту самую степную ухватку, которых, по мнению Рыси, не знал: остриё его меча поймало и крутануло Всеславов снизу вверх, резко и остро, выворачивая кисть чуть наружу. Отцовский меч взвился в небо, будто целясь в Солнце, блестя в его лучах, как вылетевший из воды жерех. Под вой толпы боярин оскалился и вскинул острую сталь над головой, явно рассчитывая развалить князя от плеча до бедра. Этот смог бы.

Как случилось то, что произошло сразу после того, как взлетел к небу клинок князя, даже мы с ним не поняли. Само так вышло. Будто тело Всеслава вмиг оказалось под моим контролем, и я сработал так, как смог. А смог удачно.

Правая кисть, словно враз озябшая, потеряв привычную рукоять меча, сжалась в кулак. Правый носок оттолкнулся от земли, задавая ускорение и силу. К движению привычно, натренированно за долгие годы, подключился поворот корпуса, движения плечами — и выстрел правым кулаком точно в бороду, под оскаленные зубы. Тут счёт шёл не на секунды, а, пожалуй, на сотые их доли. И я успел.

Хруст, что раздался при ударе, заставил моргнуть, вздрогнуть или вскрикнуть почти каждого на подворье. Звук этот мог бы, наверное, быть вызван сломанными зубами, что брызнули в стороны вместе с кровью. Которая хлынула, когда боярин, видимо, решивший сообщить мне перед смертью что-то напутственное, откусил себе язык, когда мой кулак влетел ему под подбородок. Но я видел, как поплыли в разные стороны его глаза, только что яростные, полыхавшие уже торжеством победы, а теперь совершенно пустые, стеклянные. Это был очередной в моей жизни чистый нокаут. Но тело князя оказалось крепче и сильнее моего, даже молодого. Поэтому, сухо говоря, произошла сочетанная травма. К укушенно-откушенной ране языка, перелому зубов и сотрясению мозга добавился перелом основания черепа.

Князь, к которому вернулся контроль над собственным телом, пока я формулировал диагноз, а точнее посмертный эпикриз*, успел не глядя поймать возвращавшийся обратно в соответствии с законом всемирного тяготения, меч. И одним движением вогнал его в ножны, блеснув клинком в ярких лучах Солнца. И время, до этого мгновения тянувшееся медленно, будто вон то облако над Днепром, напоминавшее голову бородатого мужика, ускорилось, словно пытаясь догнать само себя.

— Ещё я меч отцов обо всякую падаль пачкать буду, — буркнул Всеслав, сделав вид, что всё прошло именно так, как и было задумано.

И толпа взвыла, придя в себя только сейчас, до этого самого мига стоявшая в немом оцепенении. Орали все, тыча в меня пальцами, хлопая друг друга по плечам и обнимаясь. Азарт и восторг, довольно неожиданные, расцветили лица византийских священников. Страх и печаль по убиенному соседствовали в выражениях лиц чёрных Печорских монахов. Облегчением и обожанием светились почти все. Но особенно эти эмоции запомнились на лицах заплаканной Лизаветы и бледной Анны, вдовы кузнеца.

После был положенный пир, в ходе которого получилось уделить пусть немного времени, но каждому из высоких гостей. Рома под согласное кивание Алеся договаривался о провозе первых киевских грузов по нашим волокам на Двине. Глеб с сосредоточенным лицом слушал очередного торговца. Судя по опасливым взглядам которого можно было предполагать, что в ближайшее время обмана со стороны здешних негоциантов и представителей крупного бизнеса ожидать не стоило. Мы с отцом Антонием обсудили здравоохранение. После возвышенной беседы с митрополитом о том, что стоит ещё раз напомнить людям о важности и ответственности таинства крещения, за которое не грех и отблагодарить, разговор со здешним коллегой-главврачом был поистине как бальзам на раны.

Он рассказал состав той мази, что вчера пришлась так кстати. Мы даже изучили вместе результаты — он с искренним восторгом похвалил швы, что выдержали сегодняшнее испытание, и оба мы сочли состояние раны вполне удовлетворительным. Поговорили и о том, что души безгрешные во множестве до крещения не доживают. Младенческая смертность была ужасной, конечно. Я предложил настоятелю монастыря обучить хотя бы азам, основам родовспоможения способных прихожанок, чтобы у будущих матерей появилась хоть какая-то альтернатива повитухам, многие из которых, по словам Антония, и телёнка с целыми ногами принять не смогли бы. Он понарассказывал жутких историй про местные акушерские подвиги: и на кусок сырого мяса «выманивали» младенчиков, и скалкой по животам катали, чтоб «испеклись» они лучше и быстрее. Мрак Средневековья во всей красе, словом.

После этой импровизированной конференции по обмену опытом, я снова «отошёл в зрительный зал», а Всеслав с боярами условились о поддержке и взаимодействии, или что-то вроде того. По крайней мере, князь точно был доволен тем, что выяснил: сколько и чьих воев могли встать под его стяг, и в какие сроки. Получалось очень прилично. Ясно, что это всё только до тех пор, пока он находился на Киевском престоле, но всё равно чувствовать за собой серьёзную силу было приятно.

А вечером, привычно усевшись за тем самым столом во сне, глядя на спавшее спокойным и глубоким сном наше общее тело, продолжили неспешные разговоры о жизнях, таких разных, но очень во многом сходных. Всеслав объяснил, почему так отвлёкся, едва не попав под удар Йоргена, увидев моими глазами вертолёт. Был как-то сон ему: стоял в низине город каменный, а над ним тянулись к небу тонкие башни, с которых кто-то постоянно орал, протяжно и заунывно, на неизвестном наречии. Там ещё был дивный терем не то о семи, не то о восьми поверхах-этажах, с плоской крышей и крыльцом, на котором почти поместилась бы небольшая церковь. В увиденных в том сне картинках я с изумлением узнал очертания Кабульского национального военного госпиталя. Потом князь будто бы ехал куда-то на спине рычавшего огромного зелёного зверя. А после — увидел в небе цмоков, летучих змеев, драконов. Их громадные пятнистые туши пронеслись почти над самой головой, подняв на земле жуткие вихри. Страшные морды с огромными круглыми глазами, что смотрели вниз, как у хортов, охотничьих псов, взявших след. И струи дыма и огня, что изрыгали летающие чудовища наземь впереди нас, на что-то, скрытое за невысоким желто-серым холмом.

Я помнил этот выезд. И атаку звена Ми-24 по наземным целям — отрядам душманов, обложившим конвой почти у самого города. И то, как пришлось оперировать практически на земле, под рокот пулемётов, взрывы и крики. И вечный «афганец», ветер, что нёс в своём потоке множество мелких камешков…

Таких снов вспомнилось несколько, и у него, и у меня. И каждый раз происходило что-то странное. Тогда, после того, как «вертушки» ушли за холмы, а мы с ранеными возвращались в госпиталь, колонну обстреляли. Комвзвода «каскадёров», как сами себя называли бойцы отряда «Каскад», насчитал семь пулевых отверстий в моей гимнастёрке. Но ни одна пуля не коснулась тела. Он тогда просил, умолял почти, не проверять больше никогда так мою удачу. А потом стоял с чёрным, хоть и седым от пыли, каменным лицом над телами трёх своих ребят. Которых было уже не спасти.

Сон, в котором я скакал рядом со знакомыми теперь Гнатом и Алесем, под тучей стрел торков, тоже был ярким. Наши падали с коней или вместе с конями один за другим. Не сказать, чтобы стрелы врагов закрывали Солнце полностью, но что-то похожее было. И ещё этот звук, с которым наконечник впивается в живую плоть, разрывая её… Тогда семь стрел выдернул Рысь из кольчуги Всеслава, глядя на каждую из них с недоверием, а на князя — со священным восхищением. Видно, думал, что кожа княжья дублёная, не берёт её железо вражье. И кожух, что под кольчугой был, потом на просвет даже смотрел. Не верил, что так бывает, Богов славил за избавление вождя и друга от гибели. Павших мы вместе потом провожали. Долго, несколько дней. Потому что без правильной помощи опытных лекарей, без снадобий да ухода умирали парни. И тоже долго.

Сон, в котором мы сидели друг напротив друга за столом, даже в разной одежде неразличимые, как братья-близнецы, повторявшийся всё с новыми и новыми деталями вторую ночь, будто сделал нас ещё ближе. Это по-прежнему было странным и необъяснимым, но на сумасшествие походило слабо. А когда тело бодрствовало — всё было совершенно реальным, даже слишком. Боль, звуки, запахи, эмоции — во сне такого не увидеть. Похоже, мне и вправду выпал шанс прожить ещё одну жизнь. В новом, молодом теле, в высоком завидном статусе, пользуясь поддержкой и советами самого настоящего средневекового князя. Кто мог сделать такое? Бог, в которого я никогда не верил? Или Боги, в существовании и могуществе которых не сомневался Всеслав? Вопросов оставалось много, очень много. И очень хотелось верить, что этой, второй жизни, мне хватит на то, чтобы найти ответы хотя бы на часть из них.

* Эпикриз — суждение о состоянии больного, о диагнозе, причинах возникновения и о развитии болезни, об обосновании и результатах лечения, формулируемое по завершении лечения или на определённом его этапе. В случае летального исхода в эпикризе указывается причина смерти.

Глава 9

Разлетаются черные во́роны

Мы с Всеславом в очередной раз изумлялись, как это так выходит: тело спит и набирается сил, а мы вдвоём ведём беседы, рассказывая и даже показывая друг другу сцены и истории из наших жизней, таких бесконечно разных, но, как выяснялось с каждым сном, таких похожих, и при этом ни капли не устаём. Сошлись на том, что ум человеческий суть явление непознанное и неизведанное, ни в одиннадцатом, ни в двадцать первом веке. Но раз уж так вышло — надо пользоваться, как говорится, пока работает, и пока не отняли. Это к опасениям Всеслава, который объяснимо для своей эпохи всё непонятное сваливал на не менее непонятных Богов. И переживал, что дар их, я то есть, может быть ими так же легко отнят, если вздумает князь жить не по чести и позабудет совесть и старую Правду. Я не спорил. Чтобы спорить, нужны хоть какие-то, хоть мало-мальски внятные аргументы и доказательства. У меня их на наш счёт пока не имелось.

Дубовая дверь, тяжёлая, по мнению Всеслава, как бугай или даже зубр, отворилась бесшумно, тише, чем полог походного шатра. В ложницу-спальню своей знаменитой бесшумной походкой втёк Рысь. Замер у входа, оглядывая комнату, а затем притворил за собой дверь, так же, без намёка на скрип или хотя бы шелест. И сложил руки на груди, прислонившись к косяку, чуть прикрыв глаза, будто задремав.

— Топаешь, как конь, весь сон прогнал, — хрипло спросонок заявил князь, опуская ноги с кровати. «За рулём» был Всеслав, решивший, видимо, подшутить над другом.

С лица Гната слетели все невозмутимость и героизм. На старого приятеля и вождя он смотрел с непониманием и почти детским изумлением. А потом, вовсе, видимо, растерявшись, посмотрел с опаской сперва на дверь, а потом себе на ноги.

— Как услышал, княже? — поражённым голосом выдохнул он.

— Да не робей, Рысь. Не услышал. Почуял я. Да и просыпался уже, — не стал вдаваться в подробности Всеслав. — Какие новости поутру принёс? Коли заутрока не дождался — есть, чем удивить, мыслю?

— Есть, как не быть. Хочешь — сейчас поведаю, или до стола доберёмся? — в животе у Гната при словах и, наверное, мыслях о еде, предательски застонало.

— Начинай уже, не тяни душу-то. Верно, много новостей, раз аж сюда пришёл? Как раз по дороге продолжишь, — князь уже плескался над кадушкой, не забыв и про хвойно-дубовый отвар.

— На ушах город стоит, Слав, — начал друг. Ещё с раннего детства они звали друг друга «Гнатка» и «Славка», и когда вслед за ушедшим к Богу отцом княжич стал князем Полоцким, менять эту привычку не стали.

— Попы́ византийские шустрят: заутреню наладились во здравие твоё творить. Народ говорит: по десяти кун стоит нынче в Софию попасть, а к алтарю ближе — на гривны счёт идёт, десятками, — продолжал он, подавая Всеславу одежды.