🕮 Читать книгу «Воин-Врач» онлайн

Обвинитель упал на колени, дрожа, как овечий хвост. От него, как от заразного, отступали окружавшие, недавние коллеги и соратники. Бледных среди них заметно прибавилось. В глазах вдовы, так и зажимавшей рот руками, светилась надежда и одновременно с ней — опаска, что обманут. Снова предадут.

— За преступления против люда киевского, за урон, городу нанесённый, за поклёп на честных людей, доказанные и подтверждённые видоками не единожды, о чём записи у тиунов хранятся и храниться будут, торговый человек Микула повинен смерти, а добро его отойдёт казне княжьей.

Тишина стояла — как в ночном лесу. Слышно было негромкие разговоры за толстыми да высокими стенами подворья. Торгаш икал и трясся. Под ним растекалась лужа.

— За жизнь никчёмную татя и мерзавца приму тысячу гривен, коль есть желание у кого сохранить её ему, приняв его полным холопом.

Цена была непомерной, но оставался малый шанс на то, что решит кто-то из уважаемых партнёров купить молчание Микулы. И возможность самому его удавить втихую, сохранив тайны, что могли стоить много, много дороже. Были и прикидки, кто мог и хотел бы это сделать. Вот только страх и расчёт в этих людях были сильнее — ни один не дёрнулся. Что было вполне объяснимо. Выкупать такого дорогого холопа за баснословные деньги было равным признанию: «мы подельники!».

— В поруб паскуду! — рявкнул Всеслав так, что дёрнулись даже сыновья рядом.

Два Ждановых богатыря с копьями, какие не всякий и поднимет, утянули Микулу за шиворот, брезгливо морщась, в сторону такой знакомой ямы в земле.

Двое из заявивших обвинения «забрали заявления», уплатив тиуну по двенадцати гривен в княжью казну за «ложный вызов». И, судя по ним, были уверены, что очень легко отделались. Разумеется, зря. Ещё три разбирательства прошли в почти полной тишине.

А потом случилось то, чего никто не ждал.

Глава 8

Первая кровь

Вот уж не думал, что такое в принципе случиться может. Хотя после всего, что уже произошло, с той самой аварии начиная, грех и удивляться, наверное. Правда, князь, кажется, тоже такого поворота не ожидал.

Последний суд был относительно простым: боярин, оставшийся в городе, не подхватившийся следом за войском и Ярославичами в Польшу, требовал выдать ему головой виновного в поджоге какой-то хозяйственной постройки. Разгулявшийся под утро киевский люд старался изо всех сил следовать договорённостям в части не трогать невиновных и непричастных. И грабить исключительно тех, кто нарушил данное городу обещание служить и защищать. Но близость добычи, общие настроения масс и, в особенности, брага затмили и без того невеликий разум боярскому закупу со странным именем Грива. Нескладный и плешивый мужик, сутулый, с лицом, изрытым оспой, как еловый пень, в котором обосновался муравейник, заметно страдал с похмелья и вину свою признавал полностью. Грозило ему из закупов перейти в полные холопы, он с этим явно смирился и судьбу свою принял. Удивил не он, а сам боярин, высокий, крепкий, с холодными колючими голубыми глазами, намекавшими на то, что он, как и предки его, титул и место при княже получил не за них, а за работу мечом или топором, как и полагалось дружинному. И звали его не самым ожидаемым и распространённым в Киеве именем Йорген.

— Слушай меня, князь! — начал вдруг он, когда все было вздохнули с облегчением. — Мало мне никчёмной жизни этого дурака. За то, что не уследил ты за порядком в городе, плати мне виру!

Сказать, что заявление это присутствовавших удивило, значит робко и малодушно промолчать. От Йоргена отпрыгнули стоявшие рядом, причём гораздо быстрее, чем не так давно от Микулы. Зато из ниоткуда вокруг образовались трое Гнатовых нетопырей, которых совершенно точно не было ни в толпе, ни поблизости. Левая бровь Всеслава чуть изменила угол. Больше снаружи его слепяще-яркое бело-алое бешенство ничем не проявилось.

— А если откажешь в вире, то призна́ешь, что не по силам тебе с Киевом-градом совладать! — закончил выступление Йорген.

Звук натягивающихся тетив и гнувшихся рогов тяжелых луков Яновых снайперов князь, может, и не слышал, но совершенно точно чуял. Как те тетивы, напряглись все внизу и наверху. Роман схватился за меч. В тени под крыльцом блеснули глаза Рыси, которого там тоже миг назад не было. На гульбище откуда-то очутились Вар с Немым, но стояли за столбами, снаружи, толпе и высокому городскому посольству не заметные.

— Верно ли я услышал, — на этот раз в голосе князя не было льда. Там вообще ничего не было, кажется: будто заговорила тёмная безлунная ночь. Или только что вырытая пустая могила. Пока пустая. — Человек, рекомый Йоргеном, лает великого князя Киевского?

Вокруг боярина стало очень свободно. Стоять с ним рядом не хотелось никому. Люд попроще, кончанские старосты и мастеровые, те и вовсе едва ли не под стены разбежались, чуя недоброе.

— Ряд о том, что волею люда Киева выбран князь хранить да беречь город, в руках митрополита. Подписан не так давно, честь по чести, на ваших глазах. Овчарню или свинарник Йоргена с пьяных глаз подпалил закуп Грива. Вчера ночью, — в голосе Всеслава было что-то от того самого Левитановского метронома, что слушали, затаив дыхание, все советские люди в годы войны. То ли размеренность, то ли спокойствие, то ли неотвратимость, граничившая с неизбежностью.

— Тот, кого называют Йоргеном, просит у меня денег за вчерашний день? И при этом хочет проверить мою силу, ставя под сомнение решение лучших людей Киева?

В очередной раз донеслись звуки улицы и даже еле слышная перекличка торговцев на Подоле — так тихо стало на княжьем дворе.

— Грош цена тебе, как князю! Грамотами да красными словами прикрылся⁈ Ещё, поди, и поединщика вместо себя выставишь, сам не выйдешь, за урон чести с меня спросить, собака⁈ — прорычал снизу боярин.

Князь развёл руки над перилами ладонями вниз, давая знак стрелкам и воям не стрелять и не трогать хама. То, что творилось во Всеславовой голове, за непроницаемо-спокойным лицом, за серо-зелёными глазами, почему-то напомнило мне рык тигра Шерхана из старого мультфильма: «Это моя добыча!».

— Урону чести моей нет в том, что шавка лает да норовит за сапог ухватить. А вот за то, что шавка норовит задрать лапу над уговором моим с градом Киевом, над Правдой старой, по которой заключён он, бешеную псину придётся убить. Чтоб заразу не разносила, — Всеслав скинул богатый красный плащ-корзно и направился к лестнице.

Немой и Вар шли чуть впереди, сыновья — немного позади. Я думал о том, что странновато это всё: и дурацкая провокация в первый же день, и готовность убить дурака на глазах духовенства. Которые, кстати, разительно отличались. Феодосий выглядел испуганным, Антоний — смиренно-опечаленным. А вот вид Георгия со свитой на смирение и тем более спасение души во благочестии походил, откровенно говоря, слабо. Они там, в просвещённой Греции, давно привыкли к тому, что все служители культа равны, но те, что повыше — значительно ровнее, и могут вполне приподзакрывать глаза на некоторые несущественные мелочи. В том числе и на посещения светских мероприятий. Или спортивных состязаний, к которым в этом времени относились и убийства себе подобных.

— Благослови, отче, — склонил голову Всеслав перед митрополитом.

— Верно сказал, княже, — чуть ли не нараспев начал грек, привычно обращаясь лицом к онемевшей пастве, — оскорбление воли народа киевского, выраженной и подтверждённой выборными набольшими людьми — грех! И тот, кто смел допустить такое, равен бешеной собаке! А за убийство её Бог семь грехов простит!

Оригинальная трактовка, ничего не скажешь. Но и князь хорош — получил благословение митрополита на прилюдное убийство боярина, да так обернул, что чуть ли не по воле святой церкви вынужден казнить смутьяна! Хотя, помнится, именем её много чего было содеяно и в этом, и в моём времени, и между ними.

— Дозволь, княже? — еле слышно раздался за спиной почти неразличимый голос Гната.

— Сам, Рысь, — отозвался так же, в бороду, Всеслав. Кроме них двоих никто не слышал того, как сотник вызвался выступить бойцом вместо князя.