— Вас и не трое, — произносит он. — Но я тебе не изменял. Я не нёс в дом грязь. Это были мои любимые женщины.
Чувствую, что меня начинает мутить. Тошнота подпирает к горлу. Срываюсь с места и бегу в туалет. Меня буквально выворачивает наизнанку. Это не просто неприятие, это брезгливость. Я понятия не имею, скольких женщин этот гад протащил через нашу постель.
Мне физически больно от его слов. Просто опускаюсь на прохладный кафельный пол и замираю. Хорошо, что успела закрыть двери. Сейчас я точно не хочу видеть мужа. Слёзы застилают глаза. Удивительно, но только теперь меня прорвало. Я сижу и плачу, облокотившись на фаянсового друга, жалея о том, что когда-то связала свою судьбу с недостойным мужчиной.
Мне больно. Но уже не так, как раньше. Сейчас это чувствуется острее. Ярче.
Стук в дверь.
— Кир, открой, — просит он. — Я хочу быть рядом… Ты ведь всегда была главной женщиной моей жизни.
— Ты ненормальный, — шепчу я и опускаюсь на пол.
Как же мне плохо. Может, я умираю? Не хочется. Но я ничего не могу поделать. Меня бросает то в жар, то в холод. Холодный кафель под щекой становится настоящим спасением. Просто лежу, понимая, что не могу подняться.
— Кира, открой, пожалуйста, — просит он. — Я просто хочу, чтобы всё наладилось. Мы же женаты. Давай скажем детям, что всё это была шутка.
— Это мало похоже на шутку…
Приподнимаюсь на локтях. Смотрю на дверь. Бред…
Резко сажусь. Хватаюсь за край ванной, в попытке подняться. Да что ж так плохо?
— Кира, я сейчас двери вышибу, — предупреждает Саша. — Ты в порядке?
— Дай мне время, — прошу я.
Мне становится страшно. А вдруг я беременна? Ещё ведь не поздно… Но я точно не смогу выносить ребёнка. Я слишком устала от всего этого. Нет, я не против стать многодетной. Но не сейчас. Хотя бы лет десять назад. Тогда бы я смогла. Но не теперь.
— Кира, открой…
Он скребётся в дверь.
Я с трудом поднимаюсь и открываю. Тут же сползаю на пол и замираю.
— Ты меня не поняла. Мой рассказ совсем тебя не тронул… — кивает он. — Я этого и ожидал. Знал, что так и будет.
— Меня винишь? — с трудом произношу я. — Типа я дура. Не понимаю, что происходит. Ты жертва. А я не оценила. Наверное, это ты рожал детей, следил за домом, терпел мою маму… Правда?
— Кир, тебе плохо, — шепчет он, кладёт руку мне на лоб. — Давай я скорую вызову.
— Вызови, — киваю я, приложив ладонь ко лбу. — А себе санитаров. Докажи всем, что ты вменяем. И мне. И детям. Моим детям.
— Нашим. — встревает он.
— Нет, Саш, это только мои дети. Но ты не расстраивайся. У тебя по ходу потомство, как у мартовской кошки. Где в приплоде минимум двенадцать котят.
Я смотрю на вытянувшееся лицо мужа. И меня отпускает.
Боль, сковывающая сердце, уходит. Плавно отпускает тошнота и озноб. Становится легче дышать. Я больше ничего не чувствую…
— Кир, ты как? — растерянно спрашивает Саша. — Тебе лучше?
— Лучше, — улыбаюсь я.
И это правда. Теперь я поняла, что случилось. Это точно не токсикоз. Это была предсмертная агония той любви, что всё ещё жила во мне. А теперь я стала свободна. Я больше ничего не чувствую к мужу. Ни любви, ни ненависти. Даже злости нет.
Он много лет жил с разными женщинами, пока я заботливо собирала ему вещи в постоянные командировки. И как он умудрялся везде успевать? А его зарплата? Она, должно быть, намного выше той, что он озвучивал мне. Но это уже не важно.