Потом крестины. Теплый сентябрь. В алтарном сумраке свечи делали воздух медовым. Катюша – крошка‑персик – дремала у Марины на руках, утопая в белом кружеве. Она держала ее так бережно, будто хрупкую фарфоровую куклу, и успокаивала.
– Смотри, ангелок, купель совсем не страшная.
Когда батюшка опустил ребенка в серебряную чашу, Марина еле заметно дрогнула. На тонком запястье прыгнула вена – вот сколько в ней было волнения. После обряда она укачивала Катю и подарила серебряную ложечку: "На счастье, сладкую жизнь и первый зубик".
Все смеялись – светло, по‑семейному, ни полутонов, ни тени ревности.
На первый день рождения мы снимали маленькое кафе с мятными стенами. Марина лично везла из мастерской мягкую развивающую книжку‑куб: странички из фетра, липучки‑цветы, мини‑лабиринт с пуговицей‑солнцем и крошечная шнуровка‑змейка.
– "Чтобы росла гением… а не как мы, простые двоечники", – хохотала она, протягивая пакет.
На групповом фото Марина держала именинницу под мышками, как воздушный шар, и чмокнула в пушистый вихор на макушке. Снимок получился идеальным треугольником: я слева, Ярослав справа, Катя – сияющая точка вершины, а за ее спиной лицо Марины – доброе, круглое, полностью открытое.
Ни дрожи, ни вытянутой шеи к Ярославу. Только девичья, безусловная нежность к нам троим.
Я сколько ее помню, она всегда рядом с нами была. Мы все втроем, веселые, родные. Никаких взглядов в его сторону. Никаких намеков. Не флиртовала. Не жаловалась. Не хвасталась. Просто была рядом. Всегда.
На всех праздниках. Неужели ждала момент? Или Яр привирает? Может, я после родов поправилась, с дочкой и тортами не стала уделять ему столько времени, что он повелся на первую, кто оказался рядом?
Да, я просила ее тогда привезти кое-что. Точнее, Марина сама предложила, что ей не сложно. Убедила, что Ярослав же занят, а ей хочется что-то для нас сделать. Неужели специально это сделала?
Надо с ней поговорить. Но наедине, не при всех. Выяснить все.
Перевожу взгляд на Ярослава, который сейчас, сидя на ковре, "наливает" чай кукле. Смеется, строит глазки Катюше, кивает ей, как будто в настоящем кафе. А я не могу.
Потому что эта сказка, что была у нас, уже не похожа на сказку – она без хэппи-энда.
Когда все это перевернулось? Когда рядом с нами сидела не подруга, а женщина, которая ждала своего часа? Почему я ничего не почувствовала? Не увидела? Или не захотела видеть?
Мне хочется разбить кукольную чашку, швырнуть ее в стену. Хочется вырваться из этого спектакля. Но Катя смотрит на нас так… как будто мы – семья. Как будто ничего не сломано.
– Маматька, кусна? – Катя смотрит внимательно, настороженно.
– Вкусный, доченька. Просто горячий очень.
Ярослав смотрит на меня в упор. Его глаза – напряженные, словно он видит, что во мне что-то обрушивается. Но не говорит ни слова. Только тянется к кукле.
– Доченька, а маме положим побольше сахара, чтобы она послаще улыбалась.
Катя хихикает и наливает еще "чай". А я сижу и думаю – как теперь жить, когда прошлое стало ложью, а настоящее – игрой?
Когда в нашей семье появилась трещина, в которую пролезла Марина? Когда мы были в больнице? Или все началось еще раньше?
Насколько виновата Марина? А может Яр сам ее к этому подтолкнул? В любом случае мне надо с ней поговорить и все выяснить.
– Яр, а кто тогда эта Анна? – шепчу ему.
– Я не знаю, – пожимает плечами, – но предполагаю, что это Марина.
– Марина?
– А кто еще?
– Зачем?
– Вероятно, чтобы поссорить нас. Создала фейк, чтобы ты поверила, что у меня любовница, – голос истощен, как бумажная салфетка, выкрученная до дыр. – Катюш, принеси нам салфетки. Попроси у бабушки.
– Хосо, – Катя убегает.