– Прости меня за тот вечер, Яр, – шепчет она сквозь слезы, отпивая напиток. Дует на него. Горячий. Сажусь в кресло. Кажется, кто-то не понял ничего и надо опять объяснять. – Я дура, просто дура… Не думай плохо, пожалуйста. Мне тогда стыдно стало… И сейчас стыдно…
Она съеживается, обнимая себя за плечи. Смотрю на нее и одно жду, когда успокоится. чтобы отправить домой. То, что она тут, пока нет Даши – неправильно.
– Слушай меня. С Катей все будет в порядке, она под наблюдением хороших врачей и на качественных лекарствах. Во-вторых, ты тогда не шутила. Не надо из меня делать дурака. И слезы свои лить не надо. Захотела подружку подставить? В чужую семью влезть? Она ведь доверяет тебе. А ты…
Снова хватает за грудь.
– Я не знаю, почему так сказала. Просто ты грустный был, я подумала…
– Ты предала ее доверие. Взяла и просто через нее переступила. Она ведь как сестру тебя воспринимает! Зачем ты это сделала? – спрашиваю резко, повышая тон. Она еще сильнее съеживается, прижимает колени к груди и мелко всхлипывает.
– Я не хотела… Я правда, просто глупость… прости, – снова размазывает слезы по щекам. – Ярослав, ты не думай обо мне плохо, пожалуйста. Я за Катю переживаю, и за Дашу тоже.
Опять по кругу.
– Переживает она, – бросаю холодно. – Ты ее обманула. Если ты Даше не скажешь, то я скажу. Как ты ее "любишь" и как о ней "переживаешь". Иди уже домой, хватит спектаклей на сегодня.
Она резко поднимает голову. Глаза красные, опухшие от слез. Лицо мокрое, растерянное. Кивает.
– Можно я таблетки у тебя выпью? – Лезет в сумочку и достает блистер, – сейчас, мне станет легче. Я сама уйду, не надо такси. Я можно… на кухню за водой схожу?
– Иди.
Просто хочу, чтобы она уже свинтила отсюда скорей.
– Яр, – возвращается, – пожалуйста, разреши хотя бы взять то, что Даша просила для Кати, – голос ее дрожит. – Я утром рано заеду в больницу, передам. Обещаю тебе, что больше никогда не приду сюда. Ты меня больше не увидишь.
Смотрю на нее внимательно. Пытаюсь понять, врет или правда совесть проснулась.
– Яр, пожалуйста, – снова просит она, вставая и нервно теребя пальцы. – Мне правда стыдно, я… Я исправлюсь. Завтра же все расскажу Даше сама.
Сомневаюсь я, конечно, что она что-то расскажет. Но ждать, пока Даша вернется домой и увидит ее здесь, тоже не хочу. Не хочу, чтобы лишний раз переживала.
– Черт с тобой, – вздыхаю. Поднимаюсь и быстро иду в детскую. Открываю шкаф и хватаю сумку, которую Даша специально собирала для Кати. Одежда, игрушки, книжки, которые попросила сама дочка. На секунду колеблюсь, потом машу рукой – что она может сделать с сумкой детских вещей?
– Вот, бери, – бросаю сумку ей под ноги. – Только чтоб утром сразу отдала Даше.
Она достает еще список.
– Катя тут еще кое-что попросила, я возьму в ее комнате.
– Быстро только.
– Спасибо тебе большое… Спасибо, Яр. Я больше никогда…
– Хватит уже слов, иди отсюда, – перебиваю жестко, показывая на дверь. – И запомни: видеть тебя больше не хочу. Никогда.
Выставить бы ее, так не хочется брать грех на душу, опять истерика эта начнется, потом успокаивай. Даша тоже! Нельзя было мне сказать?! Надо было обязательно ее просить? Чтобы лазила тут по ее вещам и нос свой совала везде.
И надо молчать, чтобы еще больше ее сейчас не расстраивать. И так вся на нервах из-за Кати.
Жду, когда выйдет. Отвлекаюсь на звонок от мамы, а когда возвращаюсь в комнату Кати, чтобы поторопить Марину, та спит на детской кровати, прижимая к себе сумку и большого медведя.
Бл*, серьезно?
– Марин, – толкаю ее в плечо. – Марина, просыпайся.
Что у нее там за таблетки были вообще?