– Папа еще побудет у нас. А потом гулять будет поздно, да, Ярослав?
– Да, Катюш, иди котика покатай и покажи ему, где тут что, если потеряется, то найдется быстро.
– Хосо.
Катя радостно слазит с его колен, берет детскую розовую коляску для кукол и сажает туда игрушку, укрывает его крошечным пледом в горошек.
– Мама, смотли! Я его как малыша повезу!
И сердце мое щемит – так бережно, так по-настоящему.
Мама натягивает на Катю куртку, поправляет шапочку.
– Вы тут… поговорите, – шепчет на ухо мне. – Я позвоню, как будем возвращаться.
Дверь за ними тихо захлопывается.
Остаемся наедине. Тишина накрывает, как плотный плед.
Ярослав смотрит на меня тяжело, молча.
Поднимается из-за стола и в два шага оказывается рядом.
И – словно лопнула последняя нить терпения – резко обнимает.
Без слов. Без разрешения. Срывает остатки моего самоконтроля одним движением.
Впивается в губы. Зарывается руками в волосы.
– Родная… – шепчет в губы, рвано дышит.
Я в груди ощущаю стук его сердца – глубокий, неравномерный. И мое такое же – взрывается в груди, как салют на темном небе.
Тело само хочет прижаться. Руки – обнять. Душа – забыться в этом родном тепле.
На секунду я позволяю себе расслабиться.
На крошечный миг – приткнуться носом в его грудь, вдохнуть этот его запах, дать мозгу иллюзию, что все хорошо.
Как же я скучала.
Как же все еще люблю.
Но в следующий миг перед глазами вспыхивает другая. Ее руки. Ее улыбка. Ее бокал на фоне огней.
Я вздрагиваю и отстраняюсь.
Яр замирает. Кончиками пальцев поднимает мой подбородок. Смотрит на меня с болью – настоящей, голой, беззащитной.
Я отступаю на шаг назад. Ярослав медленно опускает руки.
Будто что-то тяжелое срывается с его плеч и падает ему под ноги.
Скрещиваю руки на груди, будто защищаясь невидимой стеной. Он молчит, разглядывает меня, как будто ищет в моем лице что-то, что я сама боюсь в себе найти.
– Как съездил? – голос ровный, почти чужой, откашливается.
– Нормально. Все как планировали. Сплавились на байдарках. Виделся со старыми друзьями. – опирается попой на стол.