Это сейчас я могу ей наплести всего, а подрастет поймет же.
– Спасибо, моя Вишенка, – обнимает ее и щекочет живот. – Маму слушайся и помогай ей.
– Хаясо. А когда ты пидес?
– Через пару дней вернусь. Сегодня на самолете полечу, смотри на небо и маши мне.
На самолете? Это он про ту поездку, что ли?
Я почти смеюсь – коротко, глухо, в нос.
– До свидания, Зоя Павловна.
– Пока, Ярослав.
– Я провожу, мам.
Выхожу с ним на лестничную клетку. Даже мама не должна это слышать.
– Ты серьезно? – шиплю как ужаленная змея на него. – У тебя тут жена в слезах, дочка болеет, семья разваливается, а ты – на самолет и отдыхать.
– Я не могу отменить эту встречу.
Он сдержан, почти по-мужски равнодушен.
– На пару дней и нам полезно побыть в разлуке. Ты на эмоциях. Я тоже. Это не значит, что все рушится. Это значит, что нам нужно остыть.
– Да? А что там, в разлуке? Теплая постель и вино? – прищуриваюсь. – Это тоже помогает остыть?
Он молчит, глаза стекленеют.
– Только, пожалуйста, – произносит медленно, – не накручивай себя. Не начинай. Не надо ссор при ребенке. Я вернусь и поговорим. Обо всем. Хорошо?
– Можешь не торопиться, – бросаю ему в ответ.
– Давай ты мне указывать, что делать, не будешь. У меня встреча с друзьями. Я давно ее планировал. Я за нашу семью переживаю так же как и ты. Но нам нужна передышка.
– Мне не надо, это тебе надо.
– Даш, – неожиданно резко поднимает руки и обнимает меня.
Его запах, объятия, поцелуй в шею – все такое родное и любимое.
Но теперь чужое.
– Отпусти меня, – упираюсь ему в грудь.
– Я тебя люблю, – быстро еще раз целует в шею и отпускает.
Нажимает кнопку лифта.
Тело горит там, где касался. Но после другой женщины я вряд ли смогу его простить.
Заходит в лифт.
Заносит руку, чтобы нажать первый этаж, но не нажимает.
Почему все так получилось у нас? Что я не дала ему?