А этот придурок мог бы и остановить меня, чтобы избежать неловкой ситуации. Но нет, он прислонился к дверному косяку и молча наблюдал за мной, пока я не развернулась к ведру, чтобы сполоснуть тряпку. Какой шок я тогда испытала!
Поскользнувшись на мокром участке, я кое-как удержалась на ногах. Этот даже не пошевелился! Даже рефлекторно не дернулся в мою сторону, чтобы помочь. Ну что за человек?
Силой сдернув наушники, я чуть не зашипела от боли. Кажется, я оставила на ободке пучок своих волос.
— Извини, я… — я не знала, что сказать. Я без спроса взяла его вещи.
Он подошел ко мне близко и встал, возвышаясь надо мной. Было страшно поднимать на него голову, поэтому я пялилась на черное пятно его футболки. Протянула наушники, почти зажмурившись. Ох, сейчас наорет или опять оплеуху треснет…
— Чего трясешься? — хмыкнул он. — Я не ем юных девиц.
Пока я, широко открыв глаза, лихорадочно думала, что ему ответить, он наклонился к моему уху, обдавая горячим дыханием.
— Пока они не подрастают…
Меня словно ошпарило от его низкого вкрадчивого голоса. И в этой короткой и безобидной фразе я услышала совсем недобрый контекст. Вся моя кожа покрылась мурашками, а щеки предательски алели еще с тех пор, как я увидела его в дверном косяке. Мне казалось, еще пара секунд, и я точно грохнусь в обморок от страха. Скосив глаза, я увидела кое-что похуже.
В своей руке он держал мой выбившийся из косы огненно-рыжий локон, с отстраненным любопытством поглаживая его блестящую поверхность. Рука, удерживающая его наушники, затряслась в бешеном треморе. Опустив обе руки, я поспешила спрятать их в просторном подоле серого платья.
— Боже, не упади замертво, — он закатил глаза и бросил мой локон. — Это просто неудачная шутка.
— Угу… — невнятно пробормотала я, не смея шевелиться.
Он все еще смотрел на меня, о чем-то думая. Внимательный взгляд темно-зеленых глаз ощупывал с ног до головы, но, наперекор его словам, не было в этом взгляде чего-то плохого. Теперь не было. Казалось, он просто пытался осмыслить что-то. Ну по крайней мере, мой страх на время отступил.
— Оставь себе, — наконец, сказал он, кивнув на наушники и плеер.
— Нет, что ты! — я округлила глаза. — Я не могу принять такой… подарок. Это совсем лишнее.
Ничего себе! Он хочет отдать мне его просто так?! Или это… просто жалость? Нас ведь многие жалели в поселке, обзывая родителей безумными сектантами.
Я непроизвольно поджала пальцы на босых ногах, а он успел заметить и это.
— Я редко этим пользуюсь, — пожал он плечами и прошел вглубь комнаты к подоконнику, на котором лежали стопки кассет с записями.
Вся красивая музыка, которую годами собирал Кирилл, была перезаписана на попсовых альбомах, что он взял у Никиты. Так рассказывал сам Ник. Коллекция Кирилла была собрана с трудом.
— Можешь забрать и это, — он повернулся ко мне с коробкой кассет.
— Да я правда не могу, — от досады я чуть не плакала. С каким удовольствием я бы забрала эту заветную коробку, чтобы прослушать все в спокойной обстановке! — Мне нельзя…
В горле скопился противный комок, и последнее слово я прошептала. На глазах все-таки выступили слезы, и я отчаянно заморгала, чтобы они не побежали прямо сейчас.
Дурацкие правила моей семьи! Я просто хочу слушать музыку! Я ее полюбила всем сердцем.
Его челюсть сжалась, и он отвернулся, тем самым дав мне время выдохнуть и быстро смахнуть слезы с глаз. Когда он повернулся снова, я уже наклеила на лицо безмятежную улыбку. Но Кирилл, казалось, даже не заметил перемены на моем лице.
— Тогда можешь приходить сюда и брать, когда захочется.
— Я… Эмм… Спасибо, — благодарно прошептала я. Мои руки нервно теребили подол.
Больше не сказав мне ни слова, он вышел из комнаты и, наверное, из дома. Потому что через пару минут я услышала рев мотоцикла. Он уехал, и только тогда я ожила и вспомнила, что мне нужно убираться дальше.
После этого я не видела его еще долго, пока нас вместе не свел очередной нелепый случай.
Едва я разобралась с готовкой в доме и с уборкой, как дед Савва попросил еще и заниматься стиркой. Сказал, что за это будет платить отдельно мне, а не матери. Толком не соображая, я согласилась, конечно. Только потом до меня дойдет, что Дуняша так и скопила денег на свой побег.
Когда я впервые оказалась перед стиральной машиной Алешиных, то, как и ожидалось, я встала в ступор. Дед Савва сидел снаружи на своем излюбленном пеньке, да и неловко как-то было просить его учить меня пользоваться этой штукой. Предполагалось, что я со всем могу разобраться сама. Ну а Ник убегал на озеро с деревенскими мальчишками, как только я начинала заниматься делами.