- Пап. Я здесь.
Отец часто задышал, грудная клетка заходила ходуном, и беззвучно открыл рот, пытаясь что-то произнести пересохшими, покрытыми корочкой губами.
- Пап, ты меня узнаешь? Сожми мою руку, если узнаешь.
Отец, попытался что-то произнести, но по факту ничего не получилось. Он прикрыл глаза, сдавшись, а потом слабо сжал мои пальцы.
Клянусь, я чуть не заревел от облегчения.
- Молодец, пап, - попытался приободрить отца. - Ты - молодец. Ты выкарабкался, а это самое главное. Остальное переживем, да? Там за дверью мама и Лолка тебя ждут.
Отец напрягся изо всех сил.
- На...
- Да, да, - оживился я. - Она здесь. Ее не пустили. Ты же знаешь, какая мама - истеричка.
Папа едва моргнул.
- Вот держите, - подошел медбрат и протянул мне какой-то пузырек и ватный тампон. - Это облепиховое масло. Смочите вату и протрите ему губы. Так будет проще.
Мои руки дрожали от волнения. Но я все же смог справиться с эмоциями и поухаживал за отцом. Потом помог его покрутить из стороны в сторону, чтобы дать спине подышать. Мы перестелили пеленку, и время посещения незаметно подошло к концу. Вернулся врач.
- Узнал?
Я кивнул. Врач улыбнулся и похлопал меня по спине.
- Это хорошо. Все, пацан, пора. Нельзя ему перенапрягаться. Завтра переведем в палату. А сейчас пошли.
- Пап, - я напоследок снова сжал его руку. - Ты давай, крепись. Мне столько тебе нужно рассказать, пап. Все будет хорошо, слышишь? Завтра ты всех увидишь.
Папа снова моргнул, и лицо его преобразилось. Как будто немного обрело цвет. Внутри меня скрутился целый клубок из нервов. Никогда еще за всю свою жизнь я не видел отца таким беспомощным, растерянным. Он, точно, ребенок смотрел на меня и ждал. И в глазах немая мольба.
За дверью меня встретили несколько пар глаз, обеспокоенно таращась в полной тишине.
- Все хорошо, он узнал - только и смог сказать.
Мама завыла в голос и подлетела ко мне, обнимая за шею. А за ней и Лолка. Так мы и стояли, вцепившись друг в друга, пока врач не попросил покинуть отделение.
- Завтра его переведем, а уж после поговорим о дальнейшем лечении и возможном переводе в другую клинику, раз вам так приспичило, - приговаривал тот, выпроваживая нас.
После больницы, Гриф сразу же свалил в универ, а Рус поехал со мной. Мы забросили Лолку в спортшколу, маму домой, куда сразу же подрулили ее подружки. И я даже с облегчением вздохнул, потому что оставлял ее не одну.
- Сынок, - окликнула меня мама у двери.
Рус сразу понял, что разговор не для посторонних ушей и учапал к моей машине. Мама же снова прильнула ко мне.
- Я порвала с Геннадием. Никого больше, кроме Вити не будет. Обещаю тебе. Никого кроме него, - она, буквально, вжалась в меня и горячечно шептала, опаляя шею. - Понимаешь, когда это случилось, я поняла, что если потеряю его, то и меня тоже не будет больше. Никого и никогда я так не любила, сынок. Простите меня, простите, родной.
Я зажмурился и задышал чаще, чтобы унять дрожь и подступающую предательскую влагу. Вот неужели, чтобы понять, кто тебе на самом деле дорог, нужно случится такому дерьму? Неужели мы до такой степени слепы?
Возле тачки мялся Беккер, спрятав руки в карманах куртки. Я открыл машину и завалился в еще теплый салон.
- Может, хрен с этой последней парой? - спросил друга, откидываясь на подголовник и сморщившись потер пальцами переносицу.
- Не, Дэн, мне надо. Я после учебы обещал Кате прийти на ее прослушивание к студвесне. Она там песню какую-то исполнять будет. Если тебе не катит, может, подбросишь меня до универа тогда или до метро?
- Ладно, тогда тоже пойду, - согласился с другом и выехал на улицу, нажимая кнопку автоматического управления воротами. - Так, ты все-таки с Катей?