Ректор словно забирает ее себе, а взамен тело наполняется теплом, тлеющим изнутри, которое постепенно, с каждым новым словом перерастает в жар.
— Эдна, помнишь, что я делал с тобой прошлый раз, когда тебе было плохо, моя маленькая?
Жар вспыхивает уже знакомым возбуждением. Тем, которое мне пришлось испытать в объятиях ректора на полу в комнате Асгара. Закусываю нижнюю губу. Очень приятно, но очень стыдно вспоминать.
— Нам надо повторить. Надо выпустить скопившееся напряжение, моя маленькая.
Баритон становится еще более хриплым, ректор шепчет:
— Помнишь мою руку на твоей ноге, прямо под юбкой?
Как он может про такое говорить? Смущение захлестывает так сильно, что я зажмуриваюсь, хоть и не вижу ректора, а всего лишь слышу мужской голос. И от смущения моё возбуждение только усиливается. Ведь, я прекрасно помню его руку на своей ноге.
Прекрасно помню, как она скользила выше, и выше …ой, об этом стыдно вспоминать.
Зато ректору Луцеру совсем не стыдно. Он горячо шепчет и озвучивает всё то, о чём неприлично даже думать.
— Эдна, представь, что я залез рукой тебе под юбку и веду по ноге. Выше, — повторяет он мои тайные мысли, — выше, еще выше и подбираюсь к краешку трусиков, моя маленькая.
Я сглатываю потому, что как будто и, правда, чувствую на коже его теплые пальцы.
Сжимаю бедра сильнее, закусываю губы. Он мне шепчет нежности, и пошлости. Шепчет так горячо, что кожа на ноге начинает гореть. И между ног тоже.
— Чувствуешь мой палец залез под панталончики? Как же мне нравится тебя там трогать. Не стесняйся, моя маленькая. Это только ты и я. Мне можно. Ты же мне разрешаешь? Да, моя хорошая девочка?
Мне так стыдно, я не могу ему ответить, признаться, что да, мне безумно приятно, до дрожи в коленках, что, когда он всё это шепчет, мне реально кажется, что ректор снова проделывает это со мной.
Но больше всего смущает то, что я не хочу, чтобы он останавливался. Хочу, чтобы на самом деле оказался рядом. Или хотя бы просто продолжал эти странные ласки на расстоянии. Хорошие девочки не могут так думать, они не могут этого желать.
— А плохие мальчики могут делать это с хорошими девочками. Плохим мальчикам всё можно, — шепчет ректор.
Он что, услышал мои мысли? От этого между ног становится совсем горячо и низ живота сокращается, отдаваясь пульсацией во всем теле.
— Я трогаю тебя пальцем под панталончиками. Надавливаю и отпускаю. Провожу вверх и вниз. У тебя там очень жарко и влажно, — выговаривает каждое слово с придыханием.
Каждое слово разносится эхом в голове и разбегается мурашками по телу.
— У тебя же там влажно? Ты мокренькая? Для меня… моя хорошая…
Откуда он знает?
— Ну-ка, потрогай себя, моя девочка. Скажи мне, ты влажная для меня? Как тогда, когда я трогал тебя там первый раз?
Потрогать себя там? Когда он подслушивает мои мысли?
В голосе ректора появляются властные нотки. Очень властные. Абсолютно не терпящие возражений.
— Залезь под юбку. Сейчас же. Быстро.
Не поняла, как это произошло, но моя рука задрала юбку, пролезла между сомкнутых бедер, и я сильно сжала ее ногами, пытаясь успокоить возбуждение. Там было мокро. Я простонала.
— Да, моя хорошая. Я сейчас чувствую то, что и ты. Влажная послушная девочка. Мокренькая для меня.
Я поерзала бедрами в нетерпении, желая скорее избавиться от скопившегося напряжения. Казалось оно всё устремилось в одну точку –туда, где сейчас находилась моя рука.
— Еще, моя девочка. Сжимай ножки сильнее. Так, умничка. Поерзай еще немножечко. Еще капельку. Чувствуешь, уже скоро?
Я послушно пошевелила телом, ощущая приближение знакомых ощущений, которые мне уже однажды подарили пальцы ректора.